Толстой зарычал.
— Вот и подумал, что вы — не Платоша, в вас, извините, зверь есть. Лев, можно сказать. Если бы не ваш, простите, затрапезный вид, так побожился бы я, что вы в армии служить изволили, не ниже поручика. Честное слово! Может, даже артиллеристом были. У вас нет родственников в армии? — Побичевский заглянул в налившиеся кровью глаза собеседника. — А сами?
— Оставьте меня в покое! — выкрикнул Лев Николаевич. — Хотя бы на пять минут!
— На пять минут? Отчего и не оставить? — Сканаев пожал плечами. — Что такое, в сущности, пять минут? Ерунда, вздор! Чушь! А с хорошим человеком пролетают и без того незаметно. Вот я с вами общаюсь, граф, так не то что минуты — часы пролетают словно секунды. А с кем другим… Тянутся минуты, что века. Вы, батюшка, словно книга госпожи Чарской… Читали? Нет? Напрасно. Вот бы у кого поучиться писать! И быстро, и легко… А то ведь нынешние писаки какую моду взяли? Пишут, извините, всякую ахинею, и нет, чтобы про чувства высокие или про приключения. Моду взяли — про жизнь свою писать. И названия выдумывают, одно оригинальнее другого! «Детство», «Отрочество» или еще пошлее — «Юность»! И кому они нужны, писакины детство и юность вместе с отрочеством? Вот «Кабардинка, умирающая на гробе своего мужа» — это да, это дело! Не оторвешься, и слезы прямо ручьями, честное слово!
Толстой смял письмо в кулаках и бросился к дому.
— До свидания, Дев Николаевич! — крикнул ему вдогонку Сканаев-Побичевский. — Я завтра снова приеду, в полдень.
И приехал, так как письма от Карениной приходили ежедневно, с регулярностью газеты.
— Так это вы «Анну Каренину» написали? — передавая вскрытый конверт Толстому и сияя радостной улыбкой, спросил Теофил Феликсович. — И «Воскресение»? А я все думаю, откуда мне ваша фамилия знакома. Вот понимаю, что слышал раньше, а вспомнить не могу. Какая оказия неприятная получилась. Вы уж меня простите, Лев Николаевич, я не нарочно, по необразованности своей. Я же вспомнил, что читал ваши произведения и раньше. Рассказы ваши опять же читал. «Упырь», «Знак вампира», что-то там про триста лет… Всем классом зачитывались, ночью, извиняюсь, в нужник выйти боялся, все вампиры мерещились…
— Эти рассказы, — с трудом сдерживая дрожание губ, проговорил граф, — написал не я. Их написал Алексей Константинович Толстой.
— Что, правда? — опешил Теофил Феликсович. — Не обманываете вы меня из ложной скромности? Точно не вы?
— Не я! — отрезал граф и достал из конверта письмо.
