— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла, Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя громко и отчетливо. Прием.
— Стены из камня — еще не тюрьма.
— И клетка — не просто решетка из стали. Прием.
— Мир для души и покой для ума. Мы и в темнице себе обретали. Прием.
— Ричард Лавлейс, наверное, был дурак. Прием.
— Или просто мечтатель. Прием.
— Как дела, старина? Прием.
— У меня все отлично… Нет слов, как я рад, что могу вот так поговорить с тобой! Это просто здорово! Это же мой первый действительно свободный контакт с внешним миром за пять лет. Ощущение чудесное.
Его голос и в самом деле звучал очень взволнованно.
— А теперь — к делу, — сказал затем Блейк. — Мы с нашим общим другом пытаемся придумать что-нибудь и будем держать тебя в курсе. Как я понял, ты полностью прервал отношения с теми двумя дамами? Прием.
— Да, это так. Врать не буду — они меня крепко разочаровали, но ничего не попишешь. Что касается этих дам, то ты знаешь их лучше меня. Прием.
— Хорошо, Лис-Майкл. Я рад, что ты так смотришь на это. Думаю, все к лучшему. Мне показалось, что дамы чрезмерно дергались, и это было опасно. Прием.
— Я уже подумал, где еще можно взять денег. Надеюсь, нам поможет один мой давний приятель. Как я знаю, он всегда сочувствовал таким, как мы. К тому же он абсолютно надежен. С преступным миром у него никаких связей, иначе я к нему не подошел бы и на пушечный выстрел. Можно быть уверенным, что в полицию он нас не сдаст. Я думаю, это решение проблемы. Прием.
— Если этот человек согласится помочь деньгами, мы сможем осуществить операцию до твоего освобождения? Прием.
— Боюсь, что нет. Сейчас середина мая. Я выйду отсюда приблизительно через шесть недель, и у нас едва ли будет достаточно времени, чтобы закончить подготовку. Думаю, пройдет один-два месяца после моего освобождения, прежде чем мы будем готовы.
Мы проговорили около двух часов и распрощались до следующего понедельника.
Мои друзья вступают в игру
В субботу утром я позвонил Майклу Рейнольдсу из автомата около Хаммерсмитской больницы. Условились встретиться у него, и около 7 часов вечера в тот же день я подходил к жилищу Рейнольдсов, невзрачному дому, который могли позволить себе люди со скромным достатком. Майкл презирал богатство. Материально он никогда не преуспевал, оправдывая это своими симпатиями к идеям социализма. Но коммунистом он не был. Происходил он из ирландских католиков, но сам был ирландцем только наполовину: его мать родилась в Дублине, а отец — в Лондоне.
