Хвастаясь походами, исследованиями подземелий, убийствами боссов и эпическими сокровищами, никто и никогда не упоминал о настолько достоверных ощущениях страха и безысходности. Все в любой ситуации понимали, что находятся в игре. Меня же на несколько секунд охватил животный ужас и реальные опасения за свою жизнь.
Пару минут постояв, я успокоился, дыхание понемногу выровнялось. Потом подумаю обо всех этих странностях, а сейчас у меня есть цель - как можно быстрее добраться до приюта. На всякий случай, вытащив из мешка рогатку и подняв с земли с десяток мелких камешков, я опасливо выглянул из своего убежища.
Переулок словно вымер. Темные, как будто закопчённые дома, из когда-то красного кирпича, угрожающе нависали, места между ними было так мало, что казалось, даже воздух тут заперт, и отдает какой-то мертвенной гнильцой.
Невольно поёжился, холодок страха еще гулял за пазухой. Но, выбора не было, и решительно, стиснув в правой руке рогатку, я шагнул вперед.
В переулке было тихо, и даже на мой отчаянный вопль никто не среагировал. Пытаясь одновременно ускориться и не привлекать лишнего внимания, я заторопился пройти неприятное место. Судя по карте, мне осталось преодолеть около трети переулка и затем свернуть на более широкую и прямую дорогу. Очень надеюсь, что она будет не хуже, чем бульвар у парка.
Окончательно успокоился я, лишь пройдя злосчастный переулок. Новая улица также не блистала красотой, но она, по крайней мере, была широкой, не такой сумрачной и оказалась полна народа.
Люди, правда, сильно отличались от встреченных мной ранее. На всех, казалось, лежал какой-то отпечаток нужды и безнадежности. Молодые парни, группками по 2-3 человека стоящие вдоль стен домов, производили впечатление голодных хищников. То, какими внимательными и оценивающими взглядами они провожали идущих мимо, говорило о многом. Периодически то один, то другой, отделялся от своей группы, и нарочито расхлябанной походкой, сворачивал за очередным прохожим.
Жизнь тут явно кипела. Мимо меня то и дело проходили, то угрюмые уставшие мужчины в засаленных рабочих куртках, то такие же замученные женщины в блеклых, застиранных платьях и чепцах. Пробегали чумазые дети, в каком-то уж вовсе невообразимом рванье.
- Эй, малыш! Подойди-ка! - ко мне обратилась женщина, лет сорока на вид, в когда-то цветастом, а теперь поблекшем, местами штопаном платье. Яркая косметика не скрывала нездоровой желтизны кожи, набрякших мешков под глазами, и общей обрюзглости некогда красивого лица. - Иди, иди, покажу чего.
