Он осадил коня у корчмы и въехал во двор. Видно было, что это венгр. Шапки на голове нет, зато волосы есть - стало быть, венгр.
Приезжий остановился, огляделся.
- Мюбарек олсун![14] - крикнул он хриплым голосом.
Он принял отца Габора за турка, увидев у него на голове белевшую мокрую тряпку.
- Я венгр, - ответил священник и встал.
Он узнал Морэ.
Герге тоже узнал его и затрепетал.
- Кто здесь? - спросил Морэ, сойдя со взмыленного коня. - Где хозяин?
- Здесь нет никого, кроме меня и этого мальчика, - ответил священник. - Дом заброшен.
- А мне нужен конь. Свежий конь!
Священник пожал плечами.
- Здесь-то вряд ли найдется.
- Я тороплюсь, денег у меня нет. Но мы христиане: дай своего коня.
И Морэ окинул взглядом обоих коней. Третий, Гергея, пасся в тени - низкорослый, с виду тщедушный конь. Морэ, не дожидаясь ответа, выпряг коренника из телеги.
- Стой! - сказал священник. - Да ты хоть скажи, почему торопишься?
- Добо разбил турок, освободил нас.
- А где он теперь?
- Мы оставили его на большаке.
Морэ не произнес больше ни слова. Вскочил на деревенскую лошадь и умчался.
- Ну, - проворчал священник, - быстро спроворил дело!
Сойдя с места, он почувствовал, как что-то выпало у него из кармана. Поднял оброненный предмет и с удивлением оглядел его. Потом, ощупав, вспомнил, что это талисман турка.
В синем шелковом мешочке было что-то твердое. Отец Габор разрезал саблей мешочек, и оттуда выпало кольцо.
Камень в кольце был необычайно крупный, четырехугольный и темный - либо гранат, либо обсидиан, при лунном свете не разберешь. Ясно был виден на нем только полумесяц из какого-то бледно-желтого камня, а вокруг него - пять крохотных алмазных звездочек.
На подкладке мешочка блестели вышитые серебром турецкие буквы.
Священник понимал по-турецки, но читать не умел.
Он положил все обратно в карман и взглянул на Герге, решив ехать дальше. Но мальчонка сладко спал на мешке с бельем.
Как весело, как лучезарно светит солнце в небе! А ведь у Балатона ему нечего было увидеть, кроме обуглившихся крыш, лежавших повсюду трупов и затоптанных посевов.
О, если бы солнце было ликом господним, на землю падали бы с неба не лучи, а слезы!
Священник знал, что его селение тоже разорено, и все-таки, когда они въехали на холм и сквозь листву деревьев проглянула почерневшая от копоти колокольня с сорванной крышей, глаза его затуманились от слез.
Лошадь он не подгонял, и она плелась шажком. С каждым шагом все больше открывались разрушения. Во всей деревне не осталось ни одной целой крыши, ни уцелевших ворот. Во дворах обломки шкафов, разбитые бочки, рассыпанная мука, мертвые тела людей, издохшие лошади, свиньи, собаки.
