Неоднократно отмечались этнические фобии режиссера. Агент «Альберт» передавал его высказывания (июль 1940 г.): «Русский народ внес в нынешнюю жизнь свои исторические чувства. Раньше искореняли староверов – теперь искореняют оппозицию. Раньше тупо молились – теперь так же тупо повторяют заученные слова из газет. Русский народ – полукровка, в нем татарская кровь, и мордовская… Кацапы, одним словом. Украинцы и добрее, и умнее, и интеллигентнее». «Украинский народ в своих исторических традициях опрятен и человеколюбив. А в традициях русского народа – грязь в быту, грязная матерщина и неуважение к старости» («Стрела», июль 1940 г.).
Довженко возмущала даже новая архитектура Москвы, которой он противопоставлял культурную Западную Украину, «чудесный, культурный и приятный город Черновцы». Довженко всячески хвалил высокий уровень жизни интеллигенции на Западе, заявляя: «а у нас все в серых бушлатах».
В донесениях источников отмечался ярый антисемитизм режиссера, уволившего даже гримера Нудмана за «еврейский тип» внешности. Агент «Ярема», неоднократно бывавший в гостях у Довженко в Москве в военные годы, был шокирован рядом ксенофобских суждений режиссера и его супруги (знавших, что «Ярема» женат на еврейке). Обласканный властью кинематографист критиковал немцев за «идиотскую политику» в оккупированной Украине, сожалея о том, что уступки украинцам в политической и национальной сферах привели бы к иному результату. Вернувшись из поездки в освобожденный Киев (декабрь 1943 г.), Довженко поднимал тему истребления гитлеровцами евреев, на что Ю. Солнцева заявила: «…И хорошо немцы сделали, что освободили нас от этой заразы». «Евреям доверять нельзя», – поддакивал Довженко.
Люди из окружения Довженко дали и определенное представление о его этноконфессиональных предпочтениях. Как доносил агент «Павленко», режиссер «болезненно любит украинскую старину, патриархальный быт украинского села, все, связанное с этим, и ненавидит все то, что этот его мир разрушает». Готов потратить рабочий день и вместо съемок повезти визави осмотреть понравившуюся ему сельскую хату. «Гибнет самобытность нации, – сокрушался он, – песня, одежда, язык, стираются национальные черты характера», приходит в упадок мораль. Содержал пасеку, высказывал желание купить в селе дом и переселиться туда.
А. Довженко резко критиковал политику государственного атеизма и преследования церкви, сокрушался по поводу «гибели» Киево-Печерской лавры, разрушения храмов и памятников старины. «Закрывая церкви на селах, – говорил он агенту “Павленко”, – советская власть убила в народе светлые чувства, а новым ничем не заменила».
