— Факт! — сказал Ленька.
Никита толкнул локтем Карпу:
— А мы Гленарвана твоего видели.
— Что еще за Гленарван? — спросил Володя.
— Это так его Карпа называл, — сказал поспешно Ленька. — А как его на самом деле зовут, мы еще не знаем.
Володя переглянулся с Катей, улыбнулся.
— Знаю я, какие вы пинкертоны. Ну что же, одно другому не мешает.
Никита усмехнулся, хотел что-то сказать, но посмотрел на Леньку и промолчал.
Когда Никита уходил домой, Катя, мельком взглянув на его ноги, спросила:
— Тебе нравится ходить босиком или тебе обуть нечего?
— Есть у меня ботинки, — нерешительно ответил Никита.
Ленька презрительно хохотнул:
— Видел я его ботинки, солдатские, сорок какой-то номер. Летом в них ходить хуже, чем босиком…
— Ну я пошел, — сказал Никита и юркнул за дверь.
Из прихожей он услышал, как Катя спросила:
— Ты что же, Владимир, своих комсомольцев только политграмоте учишь, а бытом их не интересуешься? Сын коммунара у тебя босиком бегает, а ты его отцу ордер на ботинки достать не можешь.
— Я, Катя, предлагал ему. И знаешь, что он ответил? «Товарищ Володя, скажите, горком РКСМ всех детей трудящихся снабжает обувью?» Я сказал: «Не всех». — «Так вот, — говорит он мне, — я вступил в партию большевиков и сражался за то, чтобы дети всех трудящихся на земле были одеты и обуты, а не затем, чтобы иметь за это привилегии».
Слышно было, как Володя засмеялся.
— Еще он сказал, что сын у него не изнеженный, летом привык ходить босиком. И вообще, босиком ходить полезно…
За годы одиночества и странствий Никита научился считать жизнь страшной и жестокой штукой. За нее приходилось драться руками и ногами. Рвать зубами свой кусок, убегать, когда бьют, спать, когда тепло и сытно, искать место, чтобы спрятаться в непогоду. Мир был жесток, враждебен и безжалостен. Нужно было ловчить, чтобы выжить. И полагаться можно было только на себя. На свои тощие руки и ноги, на зоркость глаз и остроту слуха…
И вот теперь он с изумлением обнаруживал, что есть совсем иная жизнь, текущая по другим законам. Никита шел домой и все думал над тем, что услышал за дверью.
Отец уже вернулся с работы. Они уселись пить морковный чай, и Никита рассказал, где он был и что делал.
Только про треску не обмолвился, стыдно было.
— Вот и славно, — сказал отец. — Хорошо, что у тебя появились друзья. — Он положил руку ему на плечо.
— Ну а сам-то ты как, мой мальчик? Ты, брат, теперь смотри во все глаза. Учись разбираться в жизненной сложности.
