Но, у меня, сейчас, другие проблемы: спустили новый план на 4 квартал 42 года. Ежемесячный прирост выпуска: 3 машины. Поэтому основные усилия направлены на реконструкцию 12 цеха 21-го завода. Там денно и нощно идут работы, как в 41 году, когда переделывали пятый цех. Двенадцатый — самый большой на заводе, но, не хватает пунктов ОТК, изношен инструментальный парк, нет нормальной вентиляции, отсутствуют тележки для корпусов и рельсы. Зато 4 мостовых крана, хорошее отопление и достаточное количество воздушных постов для инструмента. Работа кипит, основная нагрузка легла на снабженцев. Это заведомо слабое звено! В СССР, для того, чтобы что-нибудь получить, требуется пуд соли съесть, и кучу бумажек подписать. При этом ликвидировать неточности при составлении взаимных поставок. 'Согласовать несогласуемое'. В итоге, пока работаем 'с колёс'. На складах минимальный запас оборудования и дюраля. Благо, что двигатели идут из соседних цехов. Завод лихорадит, а народ уже привык, что всё налажено и премии стали регулярными. В октябре выкрутились за счёт переборки брака, но и этот резерв исчерпан: остальные три машины проще разобрать на металл, чем заставить летать. Немного выручили технологи, которые предложили снять с них крылья и центропланы. Лишь после трех звонков Шахурину и угрозы, что буду звонить Самому, пришло 12 вагонов с листовым дюралюминием и семь с дюралем в чушках. Второй сборочный запустили на полную мощность в середине ноября. Зачем делать такое количество машин, мне не совсем понятно. Видимо, кто-то решил, действительно, использовать их днём в виде армад, как пытаются действовать американцы из Англии. Там, пока, сплошные потери! Началось это в августе. Первые несколько налётов были относительно успешны, хотя немцы очень саркастически отнеслись к этим бомбардировкам. Бомбардировщики шли под прикрытием Спитфайров, но, после того, как пересекали Канал, Спитфайры начинали разворачиваться назад по топливу. Дальше бомбардировщики шли одни, и, несмотря на мощный оборонительный огонь, крепкий планер и хорошо защищённые двигатели, несли потери, временами до шестидесяти машин в день сбивалось немцами. И это несмотря на то, что у немцев пушки со слабой баллистикой, и они вынуждены стрелять с коротких дистанций, подставляясь под огонь. Наши, пока, действуют исключительно ночью, благо прицелы позволяют достаточно точно поражать цели. Здесь совсем другие условия: в первую очередь, засекается радиолокатор ПВО и туда направляется осколочно-фугасная ракета, которая повреждает антенну радиолокатора. Шесть точек, то есть 12 пушек, могут стрелять вниз и бороться с прожекторами противника. Высота, на которой идёт группа, не позволяет самым массовым немецким зениткам вести огонь, ни заградительный, ни на уничтожение. Могут стрелять только 128-мм пушки, которых очень мало и стреляют они редко. Плотного огня не создать. Прожектора используются для наведения на наши машины перехватчиков противника, но их мало, у них нет локаторов и, опять-таки, они должны подходить на короткие дистанции. Тогда как центральный пост управления огнём засекает их со 100 км, и ведёт их до момента поражения. На такой высоте одна пробоина в плоскости приводит к сваливанию истребителя. Зачем переходить на дневные бомбёжки мне не совсем понятно! Пусть американцы работают! Но, кто-то подзудил Сталина, и нам спустили этот план. Сейчас ехать к нему бессмысленно, так как выпуск машин не налажен. Я не против, как можно быстрее, создать две дивизии таких машин: 6 полков по 27 машин, ну, максимум, 3 дивизии. Это по суммарной грузоподъёмности тысяча В-17! Но, дальше мы упрёмся в то, что ни лётчиков, ни техников, ни стрелков для них нет! И начнутся аварии! А обвинять будут машины и конструкторов. Опять: 'Давай-давай!' Пятого декабря удалось поговорить со Сталиным об этом. На удивление, разговор получился и обстоятельным, и полезным. Он согласился, что иметь больше двухсот машин нецелесообразно: и разместить негде, и людей не напасёшься. Сейчас этого не нужно.
