Действительно, гость был четвероруким, но спящее, матово-бледное лицо с острыми чертами не имело ничего общего с грубым обликом гориллы или шимпанзе. Напротив, оно было очень тонко, словно выточено из слоновой кости. У него был только профиль, как у фигурки, вырезанной — из бумаги, или у рисунка человеческого липа, сделанного на бритве. Этот профиль был очень заостренный — острый нос, отнюдь не крючковатый, а такой, какие назывались римскими, и такой же подбородок. Уродливо это не было, только необычно, как вся нечеловеческая поза спящего.
— Я прошу вас, господни поручик, избавить мою квартиру от этого… индивидуума, вторгшегося в нее в такой поздний час! — закончил тайный советник свое сообщение. Поручик Люцов ответил:
— Надо его разбудить.
И протянул к спящему руку, чтобы взять его за шиворот, но моментально отлетел, ошеломленный, в самый отдаленный угол комнаты, чуть не разрушив один из столбов темно-красной занавески супружеского алькова.
Видя поражение своего начальства, мужественные шуцманы, не ожидая даже приказания, дружно двинулись на спящий узел. Но через секунду вся комната была полна разбросанных, перепуганных, ползущих людей, из коих двое выбирались из-под плюшевой скатерти опрокинутого стола, с осколками приготовленного на ночь кофе с закусками. Там же, среди бутербродов, барахталась и сшибленная упавшими фрау Амалия.
Сам Тице один остался на ногах. Он протянул, в свою очередь, руку к кушетке, но осторожно, с вытянутым пальцем, и поспешно отскочил.
— Чорт возьми! Да это электрический угорь!
Тайный советник схватил свою деревянную трость, предусмотрительно повернув к себе ее металлический оконечник. Но и трость, которою он собрался нанести спящему вполне достаточный для его пробуждения удар, переломилась на — двое в его руке, наткнувшись на какое-то твердое, незримое препятствие, будто на камень. Вокруг спящего была плотная, неприступная атмосфера.
— Стреляйте в пего, поручик, стреляйте! — завопил Тице.
— Как? В спящего? — удивился поручик. — Но он не сделал еще ничего, оправдывающего такую расправу.
— А сопротивление полиции? А ваши люди?
— Они все целы.
Все шестеро шуцманов, с фрау Амалией, боязливо жались к двери, не решаясь подходить близко к страшной кушетке, откуда по-прежнему слышался тонкий, невозмутимый храп.
— Ах, моя Мими! — вдруг воскликнула фрау Амалия. — Бедное животное!
Белая ангорская кошечка была там, под кушеткой, в самой глубине, и вся фосфоресцировала, что было видно, так как под кушеткой было темно. Она судорожно вздрагивала и не отозвалась на зов. Все волосы на ной стояли дыбом.
