Лифт | страница 2
Профессор Песчанников наклонился и поднял бумажник…
Колотов не знал, что делать. Дело было ясно; между тем личность и репутация профессора слишком не вязались с подобный поступком. Колотов всё надеялся, что ему будут возвращены если не деньги, то хоть паспорт и другие важные документы. Но профессор уехал в музыкальное турне, затем вернулся и встречался с Колотовым, не упоминая о бумажнике. Тогда Колотов подал жалобу в беженский комитет.
Началось дело. Курьер изъявил полное согласие подтвердить своё показание хоть под присягой. Каблова дала Колотову письменное показание, так как грудная болезнь её все усиливалась, и ей пришлось уехать лечиться на юг. Она категорически подтвердила, что Песчанников поднял бумажник на глазах её и курьера.
Профессор, со своей стороны, в своём объяснении Комитету отрицал всё, ссылался на своё пятидесятилетнее незапятнанное честное имя, объясняя свидетельские показания какою-то непостижимою для него ошибкою. Но это было плохим объяснением, и общественное мнение, взволнованное этою историею, определённо настроилось против профессора.
Так обстояло дело, когда однажды, около двенадцати часов ночи, когда член петроградского окружного суда Георгий Иеронимович Захаров уже собирался ложиться спать, к нему вошёл профессор Песчанников.
Захаров жил в том же посёлке под Белградом, где и профессор. Они сблизились ещё на пароходе, иногда вместе музицировали на хозяйском пианино, но никогда профессор не упоминал об истории с бумажником, а хозяин из деликатности не расспрашивал. Однако, на этот раз он сразу понял, что поздний гость пришел говорить именно об этом. Профессор был очень бледен, на его лбу были даже капельки пота, и его чёрная с серебряными нитями грива была в беспорядке, как и небрежно повязанный прямо на ночную рубашку галстук.
— Я долго думал, Георгий Иеронимович, и, наконец, решился обратиться к вам как к юристу. Вы знаете, какое предъявлено ко мне обвинение?
— Знаю, Виктор Алексеевич, — и должен вам сказать, что члены комитета против вас. Дело ваше плохо.
— Оно безнадёжно. Меня несомненно осудят. Тем более, что я раздражаю всех моим непонятным отрицанием.
Захаров с глубоким сожалением смотрел на своего гостя.
— Не волнуйтесь так. Вот, выпейте холодного чаю. Если против вас лишь одна видимость, то суд в этом разберётся, поймёт ошибку свидетелей.
— Ошибки нет, свидетели говорят правду.
Сказав это, профессор опустился на стул и уронил голову на руки, рядом с неубранными чашками. Тут как раз погасло электричество, так как настала полночь. Захаров не вдруг нашёл спички, чтобы зажечь ночник. При слабом свете лицо профессора казалось вдвое бледнее. Захаров тихо спросил.
