Честное счастье по воде плывет,
За ним надо гнаться.
Боже мой, горько мне
На чужой стороне, у чужого стола.
Слуха у Семы нет никакого, но что делать, если иногда человеку очень хочется петь? И Сема продолжает:
Моя хозяйка говорит:
Ешь, не стесняйся,
А в сердце она думает —
К хлебу не прикасайся.
Если б моя мать знала,
Что сплю я без подушки…
Боже мой, горько мне
У чужого стола, на чужой стороне…
Поет Старый Нос, и очень ему жалко этого мальчика без подушки. Он уже собрался в третий раз затянуть сначала свою песню, но вдруг кто-то тронул его за плечо. Сема поднял голову — рядом с ним стоял Пейся в ярко-розовой рубашке навыпуск.
Внимательно оглядев Пейсю, Сема спросил:
— Скажи мне, пожалуйста, зачем ты напялил на себя эту розовую наволочку?
Пейся недоуменно пожал плечами:
— Во-первых, это рубашка, а во-вторых, я бы не сказал, что очень красиво сидеть без штанов.
Они помолчали. Пейся по-прежнему служил у Гозмана, по-прежнему весело врал, но многое изменилось в нем: надежды не оправдались, хозяйская милость исчезла, приказчиком его делать не торопились. Совсем недавно Сема помирился с Пейсей, и прежде всего он заметил, что Пейся всем говорит «вы». И Семе. Отчего взбрело это ему в голову, никто понятия не имеет. Но, если он хочет на «вы», пусть будет на «вы».
— Так что вы скажете? — улыбаясь, спросил Сема, натягивая штаны.
— Что я скажу? — переспросил Пейся. — Я скажу, что я только что подслушал интересный разговор.
Пейся умолк, ожидая, что Сема сейчас начнет просить его и умолять: расскажи, ради бога, какой это был разговор? Но Старый Нос решил не доставлять Вруну такого удовольствия и, хитро посматривая на Пейсю, молчал. Пейся кашлянул, оправил рубашку и задумчиво повторил:
— Да-а! Интересный разговор…
Сема продолжал молчать; подсучив штаны, он принялся рассматривать свои ноги с таким живым и острым любопытством, как будто увидел их впервые.
— Мизинец! — удивленно воскликнул он. — Посмотри, какой он скрюченный, ну точно старенькая старушка. Когда я был маленький, большой палец у меня назывался Мотл, а мизинец — Двойра.
Выведенный из себя, Пейся опустился на землю и, схватив Сему за ворот рубашки, быстро заговорил:
— Короче. Вы знаете слепого Нухима? Он же не какой-нибудь там полуслепой. Он слепой на оба глаза, и он ничего не видит уже двадцать лет. А жена его зрячая. И вы, наверно, помните, какое у нее лицо. Помните? Возьмем, во-первых, нос — у нее такой приплюснутый нос, как будто на нем кто-то сидел несколько дней. Возьмем, во-вторых, нижнюю губу — она кончается как раз у подбородка; можно подумать, что ее специально растягивали — для красоты! Так вот, сидит эта дамочка на скамейке со своим слепым мужем и говорит ему! «Мне тебя таки правда жаль! Твое горе, что ты меня не видишь. Когда я иду, так все оборачиваются. Я красива, как свет, и мне очень жаль, что ты не можешь получить удовольствие и посмотреть на меня». Вот это был разговор!
