Но прошло три дня, и выяснилось, что болезнь не опасна, что это вовсе не болезнь, а усталость, что ребе Иоселе уже вышел и с радостью ждет учеников. Бабушка дала Семе два куска хлеба, густо посыпанных солью, и Сема, угрюмый и злой, пошел в хедер.
На улице он встретил Пейсю. Врун тоже торопился в синагогу, но, увидев Сему, подбежал к нему:
— Мир?
Сема согласился:
— Мир.
Они пошли вместе.
— Иоселе выздоровел, ни дна ему, ни покрышки!
— Выздоровел, рыжий черт!
Помолчали. Пейся посмотрел на Сему. Он хотел что-то спросить, но не решался. Сема заметил это: «Так вот почему мир. Ладно».
— Семка, — отважился наконец Пейся, — кто это у вас живет?
— А зачем тебе?
— Так просто!
— «Так просто»? Обойдешься!
Опять помолчали. Пейся вынул из кармана какую-то штучку и вызывающе взглянул на Сему:
— Свисток. Настоящий, с косточкой!
— На айданы поменяем?
— Что я, с ума сошел?.. А сколько дашь?
— Два.
— Что я, с ума сошел?.. А больше не дашь?
— Четыре.
— Что я, с ума сошел?.. А ну, покажи!
Сема вывалил горсть айданов и, охраняя их рукой, показал Пейсе. Айданы были тяжелые, со свинцом. Пейся заволновался, глазки его забегали:
— А в придачу про квартиранта расскажешь?
— Ничего я тебе не скажу. Хочешь — делаем дело, хочешь — нет.
— Ну, меняем!
Сема выхватил из рук Пейси свисток и закричал:
— Цур менки без разменки!
Сделка состоялась. Друзья повеселели.
— Сема, правда, что ваш жилец привез сундук с деньгами?
— Неправда.
— А что?
— Мешок привез.
— Честное слово? А правда, что он ищет невесту?
— Ну откуда я могу знать? Замолчи, а то заберу айданы.
Они вошли в серый маленький домик с матовыми окнами.
В синагоге помещался хедер.
* * *
Ребе сидит за столиком. На нем длинный сюртук и выцветший лиловый картуз. Белыми тонкими пальцами с длинными, грязными ногтями он почесывает свою густую рыжую бороду. Полная нижняя губа ребе отвисла, видны зубы, маленькие, острые, желтые.
— Ну, уже скоро будет тихо? — лениво говорит он.
Но шум продолжается: кто-то кого то ущипнул, ударил, обманул. Скрипят скамейки, падают на пол книжки. И опять раздается тоненький, злой голосок ребе:
— Ну, я спрашиваю: будет тихо наконец или вы скучаете за этим?
Иоселе поднимает кантчик — палочку, к которой прикреплено множество узеньких, как лапша, ремешков. Наступает тишина. Тощая крыса шмыгнула в угол, черная кошка постояла в раздумье и прыгнула на колони учителя. Тишина. Глаза ребе закрыты. Ему надоели худые, вытянутые лица детей, их рваные куртки, их веснушки, мокрые носы. Все противно ребе. Он слушает себя:
