Все, начиная с замедленной и точно плывущей походки, мечтательно закинутого бледного лица в гладкой соломенной шляпке, с отогнутыми книзу полями, и кончая узким черным платьем, рельефно облегавшим тело, было странно. Вспомнил Ефремов, что женщина совершенно здорова, лечится официально только от малокровия, но в то же время, не в пример скучающим курортным барынькам, ведет замкнутую жизнь и явно избегает знакомств.
Студент опоясал чесучовую косоворотку толстым шелковым шнурком, легкомысленно надвинул на затылок фуражку, взял трость и вышел.
Тополя, насаженные редко, почти не давали тени, и казалось, что их неподвижные, беспомощно распростертые ветки вот-вот запылают от зноя. Но в зное этом не было ни сухости, ни духоты, и был он похож на чье-то чудовищное, пламенное и свежее дыхание. В истоме наслаждения и муки сиял горячий песок, и отдельные песчинки смотрели выжидательно и остро, как мириады завороженных змеиных глаз, и точно умоляли: «Еще, еще!»
И песок, и ветки тополей, и обвитые сплошным темно-зеленым плющом нарядные домики курорта с белыми крышами, и разноцветные зеркальные шары среди цветочных клумб, и даже мутно-синее, ленивое и пьяное небо, — невидимыми жадными устами впитывали золотой, струящийся с вышины огонь. Еще, еще, еще… Блаженно таяла мысль, умирала память, и когда Ефремов дошел до низенького частокола, отделявшего курорт от степи, то ему показалось, что он никогда не будет в силах отворить калитку и переступить порог. Но случилось как раз напротив, что он уже не мог остановиться и, гонимый жестокими и нежными волнами ослепительно золотого воздуха, пошел вперед.
«Почему на ней черное платье? — думал Ефремов, двигаясь по аллее расслабленными шагами. — Почему непременно черное и как решилась она на эту утонченную пытку? Сознательно или бессознательно отдает она свое тело ненасытным солнечным ласкам и не скрывается ли тут какое-нибудь извращение, причуда, один из бесчисленных капризов женщины-мечтательницы, фантазерки?»
Ефремов шел по раскаленному песку, жмурил глаза, и у него было такое ощущение, как будто он стоит на месте, а тополя, с молитвенно поднятыми к небу серебряными ветвями, один за другим, плывут ему навстречу. На полдороге к дальнему озеру и парку, в стороне от аллеи, возвышалась квадратная беседка со скамейками на плоской крыше, и студент, в изнеможении, поднялся по шатким ступеням наверх. Кровь гудела у него в ушах, а перед прищуренными глазами пылал песок, пылала клочковатая седая трава, и мутно-синее, совершенно опьяневшее небо мгновениями казалось красным.
