На диване против Нагурского сидели молодой священник и дама, и по разговору, который они тихонько вели между собой, можно было догадаться, что они — муж и жена, недавно повенчаны, и дорога куда-то под Москву, в назначенный пастырю приход, почти совпала с их свадебным путешествием.
У священника было худощавое, поросшее клочковатой бородкой лицо, встревоженные бегающие глаза и круглый безусый рот. Черный соломенный котелок и светло-коричневая люстриновая ряса блестели, точно покрытые лаком, и по тому, как священник откидывал широкие рукава, было видно, что ему непривычен недавно надетый костюм. Попадья выглядела крупнее и полнее мужа, была некрасива, но, улыбаясь, открывала чудесные мелкие зубы, и на щеках у нее показывались две глубокие и нежные ямочки. Молодые видимо ухаживали друг за другом и все время ели апельсины и пастилу.
Сидя против них в театрально небрежной позе, поручик заметил, что попадью забавляет путешествие и что ей весело, а священника конфузит ее веселость и то, что она ухаживает за ним не как за батюшкой, а как за самым обыкновенным мужем. Потом поручик увидел, что женщина соблазнительно сложена, что у нее полная грудь и в то же время очень тонкая талия, что ноги у нее небольшие, обутые совсем не по-дорожному в голубые чулки и черные вырезанные туфли с золотыми пуговками. И пахло от нее дорогими модными духами.
На станции неожиданно затормозили поезд, попадья уронила апельсин, Нагурский поднял, передал ей и при этом коротко звякнул шпорами. Та улыбнулась и сразу как-то затихла, а священник открыл свой круглый розовый рот, сказал: «Благодарствуйте» — и вытер лицо пестрым шелковым платком. Затем офицер предложил священнику «Новое Время», а тот угостил его пастилой, и в несколько минут завязался разговор, из которого, между прочим, выяснилось, что попадья — дочь известного соборного протоиерея, кончила гимназию и воспитывалась на светский лад: посещала театры и танцевала на вечерах. А ее муж — товарищ ее детства и сын другого соборного протоиерея.
Молодая женщина оживленно болтала, смеялась и из некрасивой вдруг сделалась страшно интересной и пикантной. Уловив, что священника смущают ее воспоминания о танцевальных вечерах, Нагурский посмотрел ей в глаза глубоким сочувствующим взглядом и произнес:
— Ваша юность промелькнула безвозвратно, как сон, но зато теперь вы должны стремиться разделить высокое назначение вашего мужа.
И тон его голоса был такой, как будто он хотел сказать: «Бедная, я понимаю, вам будет очень, очень скучно». Попадья благодарно улыбнулась, а священник охотно заговорил на тему о затронутом «высоком назначении» и все время, из любезности к собеседнику, пытался провести аналогию между православным воинством и паствой.
