По трем ступенькам Нагурский поднялся в кондитерскую. Там было прохладно, пахло вареньем и шоколадом и утомительно пестрели витрины с бонбоньерками и фарфоровыми зверями. Груды конфет на стеклянных тарелках, вазы, наполненные прозрачными разноцветными леденцами, громадные шоколадные игрушки — всадники, медведи и башни, — все это было чрезмерно, сказочно и делало самый воздух кондитерской приторно-сладким, а лица продавщиц ненастоящими, кукольными, как бы посыпанными сахарной пудрой.
Покупателей было немного, и из группы незанятых продавщиц отделилась и пошла навстречу офицеру самая красивая и молодая. У нее было такое же, как у остальных, сахарно-белое лицо, а губы казались липкими, как будто только что попробовали горячего малинового сиропа. Белые маленькие ручки упирались кончиками пальцев в два крошечных кармашка на синем шелковом переднике, а растопыренные локти придавали девушке детски-кокетливый вид. И голос у нее был какой-то ненастоящий — сладкий и кукольный:
— Что пожелает месье?
Нагурский посмотрел на продавщицу особым красноречивым взглядом и сказал с неожиданно мелькнувшей дерзкой мыслью:
— Очень много, гораздо больше, чем думает мадемуазель… но, для начала, пять фунтов конфет по два рубля.
— В бонбоньерку или в коробку? — протяжным и безразличным тоном спросила девушка, делая движение к витрине и глядя на офицера через плечо невинными кукольными глазами.
— Лучше в коробку, — идя за нею, отвечал Нагурский, — только, пожалуйста, уложите хорошенько: мне нужно в дорогу, прямо от вас на поезд.
И, посмотрев на часы, добавил взглядом: «Как жаль! Какая ты прелесть! Если бы не отъезд, я бы взял тебя…»
Продавщица улыбнулась одними кончиками губ, слегка наклонила голову и сказала также глазами: «Да, если бы не уезжал, то можно».
Она наполняла коробку, переходя от витрины к витрине и беря конфеты двумя белыми сахарными пальчиками. Обернувшись к офицеру, она небрежно бросила:
— Пожалуйста, скушайте что-нибудь, месье!
И, несмотря на этот небрежный, заученный тон, Нагурский снова услышал в ее словах: «Ты мне очень нравишься, и не надо лишней настойчивости и усилий».
Тогда он подошел к ней, говоря:
— Будьте любезны, мадемуазель, не кладите шоколаду с орехами.
И, нагнувшись вместе с нею к одной из тарелок, быстро спросил:
— В котором часу вы бываете свободны?
Она ответила:
— Не скажу.
Поручик поймал ее играющий взгляд, впился в него своим, выразительно и нежно позвенел шпорами и вдруг, полуоткрыв губы, сделал сонные, замирающие глаза, как будто собирался потерять сознание.
