Маруся с тихой и недоброй улыбкой заглянула сбоку в некрасивое желтое лицо своего спутника.
«Алексей, человек Божий… — подумала она. — Поехал!.. Словно кликуша…»
— Да, Маруся, — продолжал он, снова хромая по коврику шуршащей листвы. — И друзья и враги наши все учли, все взвесили, обо всем догадались… Лишь одно они забыли.
— Что?
— Бога нашего. Старенького, русского Бога…
— Скучно все это, Алеша… — вздохнула она. — Да и старо. Помнится, я уже читала об этом. У славянофилов кажется…
— Нет, Маруся, это не то… Славянофилы в народ верили.
— А вы?
— А я в иконку, в дощечку древнюю. В стихиры покаянные. Ах! У каждого народа своя марсельеза…
— Вот, и пришли, — остановилась Маруся. — Видите мою скамейку? А над ней красные, широкие ладони? Ни у кого таких нет. Только у моего старика-клена… Сядем здесь, отдохнем и обратно…
Алеша молча опустился на низенькую, вросшую в землю скамью. Вынул папиросы, закурил.
Маруся, вскочив на скамейку, сорвала с дерева несколько багряных, но еще гибких листьев, и села рядом с Алешей.
Солнца уже не было, и все кругом быстро темнело, точно кто-то невидимый ходил по высокому храму и гасил свечи, одну за другой…
— Отчего бы вам, Алеша, не пойти в монахи? Вот, как тезка ваш, Алеша Карамазов. Помните?
— Я уже думал об этом, — усмехнулся он. — Только я жизнь люблю. Я еще жадный…
— Ступайте, Алеша! — смеялась она. — Ряса вам пойдет больше, чем эта тужурка. У вас волоса вьются, вы их — локонами до плеч… Купчихи станут к вам ездить. Икры, семги навезут. У вас, вон, и руки красивые… Вы их в миндальных отрубях мойте, они станут белые и нежные… И так приятно будет целовать их…
— А вы приедете?
— Непременно! И не одна, притащу с собой нашего хозяина «убивца»… Вы ему грех отпустите, а он вам за это вклад на вечное поминовение убиенного актера.
— Да, а чем же кончилась эта история?
— Пока ничем. Старик еще сидит под арестом. Приехал с фронта сын его. Из молодых, да ранний… Первым делом набавил на квартиры… А актера этого недавно похоронили. Мы собрали на венок ему… Должно быть на первый и последний…
Маруся умолкла и задумчиво поиграла сорванными листьями. Подобрала их в тон, от желто-розовых до темно-кирпичных, сложила веером и закрылась от Алеши.
Он вынул из кармана часы и поднес к близоруким глазам.
— Поздно уже, Маруся! Вы так далеко завели меня. Отсюда до трамвая версты полторы… И уже темно, мы потеряем дорогу. Идем?
— Подождите, Алеша… Еще немножко! Мне уже больше не придется побывать здесь. Одной так жутко… А Дема теперь председателем какого-то районного комитета, бегает с толстым портфелем и каждый вечер на заседаниях…
