«Должно быть фальшивая — соображает суфлер. — Очень уж крупна. А впрочем… кто его знает? Мальчик талантливый… Какая-нибудь таганрогская купчиха в бенефис…»
А талантливый мальчик, дрыгнув ногами, вскакивает с качалки и бархатным баритончиком выкрикивает:
— Эврика!
— Эврика! — повторяет он потише, задумчиво шагая по зеленому ковру мимо Ардальона Егоровича.
«Молод еще, — думает суфлер. — Подождать бы надо, голуба! До Кречинского-то еще потанцуем…»
— Слушай, старина, — говорит Маурин. — Ангажемент нынче — фантасмагория. В театрах теперь лошади стоят. Даже в импера… то бишь, в государственных, вместо Островского играют в конвенты… Понял? Оставь надежду! Я сам через неделю уезжаю в Москву, буду для экрана выступать в раздирающей драме: «Как хороши, как свежи были розы»… А тебе советую до зимы сидеть у своего цирульника, а чтобы не выгнали тебя на дождичек, есть у меня одна комбинация. Слушай меня в оба уха!
Вовочка бросил потухшую папиросу, повернулся перед зеркальным шкапом и сел против суфлера.
— Ох! — жалобно вздохнул Ардальон Егорович. — Супротив этой ехидны, бабушки Семеновны, никакая комбинация…
— А ты слушай! Денег у меня у самого теперь — не густо. Полсотни я тебе вонзил, столько же еще дам перед отъездом. Но это все. Остальное уже твоя собственная игра ума. Понял?
— Ничего я, Вовочка, не понял, — радостно улыбнулся суфлер. — Но за деньги я тебе по гроб жизни…
— Ладно. Повторяю: остальное от тебя зависит. Сумей так повести дело, чтобы эти твои родственники в тебе американского дядюшку видели. Во-первых… — Маурин загнул мизинец с сапфировым колечком. — Купи себе немедленно сундучок, ящик, все равно какой, лишь бы у него был прочнейший секретный замок, и ключ носи на груди, у сердца. Во-вторых, все свои капиталы держи в этом сундуке, изредка выдавай старухе или зятю рубль-два, вообще гроши, но каждый раз доставай их из сундука. Понял? В-третьих, держи себя барином, а то в последнее время от тебя резинкой пахнет.
— Почему резинкой? — удивился Ардальон Егорович.
— Так… Осел ты очень. Старая рваная калоша. Courage, mon vieux! Езди на извозчиках. Нанимай за углом его за полтинник и подкатывай к дому. Часы я тебе дам, старенькие, накладного золота, почисти их зубным порошком и носи, вынимай почаще, но в руки не давай. Рассказывай о делах, банках, комиссиях… Нынче каждая селедочница спекулирует. А я еще письма тебе — из Москвы настрочу: так и так, мол, устроил тебе ангажемент, да мало дают, всего четыреста, а я, мол, требую вдвое. Понимаешь?
