— Что же ты пишешь: пейзажи или жанр?
— Пока только пейзажи, но пробовала писать и лица.
— И что же, удачно?
— Да. Улавливаю сходство.
— Натка, ты написи с меня польтлет, — сказала бабушка шутливо, но так, что в её тоне послышался страстный каприз старого ребёнка.
— Непременно, бабушка! Я сама об этом думала, когда ехала сюда. Ведь я с собой взяла все: и кисти, и краски, и полотна. А мольберт мы тут как-нибудь соорудим.
— Да твой старый цел, — сказала Лина.
— Да, я и забыла.
— Вот холёсё-то, — обрадовалась бабушка.
— Ну, Наташа, у нас сегодня пирожное неважное, — сказала Александра Петровна, когда на стол подали печёные яблоки. — Тебя сегодня не ждали, и ничего другого сделать не успели. Вот завтра…
— Мама, да разве я такая избалованная! Что ты! — тоном ласкового упрёка прервала её Наташа.
Александра Петровна любовно поглядела ей в глаза:
— Я хочу, чтоб ты «ощущала радость бытия».
Наташа притянула к себе её руку и поцеловала её:
— Мамочка, мне здесь все хорошо, все радостно! Я страшно люблю печёные яблоки! Да ещё со сливками. Довольно, довольно, мамочка, куда ты! Неужели ты думаешь, что я выпью целый стакан? Боже, какие вкусные сливки, — вот что значит свои-то!
Бабушка сказала:
— И яблоки свои. Ныньце холёсий-холёсий был улозяй на яблоки.
— Это все ты, Лина, заведуешь этим? — сказала Наташа, обращаясь к сестре.
— Да, — просто, но с чувством удовлетворения сказала Лина. — У меня нынче был очень удачный год. Мы одних яблоков продали на тысячу рублей.
Бабушка опять вставила своё замечание:
— А сколько ягод всяких было, сколько валенья навалили. Плёдовали дазе соседям. Я говолю Полиньке: ты бы плямо узь фаблику отклиля.
Наташа с равнодушным восторгом сказала:
— Право, я иногда с гордостью думаю о вас! Какие вы тут независимые. Все-то вы умеете делать сами, все-то у вас своё. Если бы был жив папа, он мог бы с чувством удовлетворения сказать: мои мечты о «девичьем поле» сбылись.
Анна Петровна, иронически улыбнувшись, заметила:
— Кроме только того, что все дочки, кроме Лины, разбежались отсюда.
Наташа немного смутилась и как-то не сумела сказать ничего другого, как:
— Всякому своё, тётя. Меня папа ведь сам направил к Штиглицу.
Александра Петровна с тихой грустью и лаской в голосе сказала:
— А я вот здесь часто вспоминаю отца и всегда благодарю его за то, что он тогда сделал этот шаг — порвал с городом, сел на землю. Когда я последний раз была в Петербурге, мне жизнь там показалась такой скучной, такой неинтересной. Отвыкла, что ли, я, а только как-то все кажется там таким ненужным мне — а чувствуешь, что жить там страшно трудно. На меня там какая-то жуть нападает. И хочется скорей домой, сюда.
