— Вы купили мне билет? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Нет… To есть об этом не стоит говорить…
Она как-то выпрямилась.
— Хорошо, — сказала она, — велите матросу перенести мою картонку и чемодан.
Он не думал, что она так просто примет его участие. Он отошёл от неё, боясь, чтоб она не стала благодарить его. Но она и не думала об этом.
Когда матрос взвалил её вещи на плечи, вокруг раздались негодующие голоса.
— Деньги-то что делают, — завистливо говорила курносая баба. — Небось её потроха перемывать не станут… С нами на нарах спала: мол, я такая же недостаточная… А как до карантина дошло, небось и деньги нашлись…
— Хахаль её, что увивался тут, он заплатит, — станет она платить, как же!.. Весь день яйцами да яблоками питается, скупа…
«За что они на меня», — подумала Тотти, и вынула портмоне.
— Вот вам деньги, — сказала она громко матросу. — Подите к капитану и скажите, чтоб он получил с меня сколько надо.
Она прошла твёрдым шагом в рубку, опустилась в углу на кожаный диван и раскрыла книгу.
Через минуту воротился матрос с помощником капитана.
— За вас получено от господина Карелина, — сказал он, возвращая ей деньги. — Позвольте вам вернуть.
— Я не знала, что он заплатил, — ответила она. — В таком случае, будьте добры возвратить ему из моих денег, сколько следует.
Помощник капитана не без удивления посмотрел на неё и сказал: «Слушаюсь».
Шум на палубе всё увеличивался. По спущенному трапу надо было спускаться палубным пассажирам в шлюпки. Волны шумели и заставляли лодку биться внизу, как больного в падучей. Матросы искусно удерживали маленькое судёнышко, чтоб оно не разбилось о твёрдые борта парохода. Робко, подгоняемые поощрительными возгласами, спускались по лесенке старушки и старики, — почти нищие, чуть не в лохмотьях, полуслепые. Они крестились дрожащей рукой: казалось, их вели на смерть. На нижней ступеньке их подхватывали сильные руки и перебрасывали на дно лодки. Слышался слабый крик, заглушаемый ветром. Позеленевшие, бледные боязливо жались несчастные один к другому, пугливо озираясь на волны и ещё с большим страхом вглядываясь в ужасное здание карантина. Шлюпка отчаливала, и нос её зарывался в жемчужную пену изумрудно-сизой волны. Весла стойко боролись с валами, лодка кренилась то направо, то налево, то взлетала наверх, то падала вниз в водяную яму. За одной шлюпкой отваливала другая, за другой — третья, и, ныряя, как утки, чёрной вереницей они шли, окутанные сеткой дождя, туда, к ненавистному белому зданию. Барыни смотрели на них с рубки первого класса в бинокли и восклицали по-французски:
