— Что это вы, Александр Петрович, уставились на меня, как будто я чудище заморское? — засмеялась Марья Павловна. — Не узнали вы меня, что ли? Я — Сусликова. Кажется, и месяца не прошло, как мы с вами виделись.
— Извините меня, пожалуйста, — пробормотал Александр Петрович. — Это я устал очень. У меня голова как чужая.
Александру Петровичу было тогда ровно сорок лет. Белокурый и голубоглазый, высокий и худой, с впалой грудью и костлявыми плечами, с длинными руками, болтавшимися всегда нескладно, он производил впечатление двойственное: было что-то милое и детское в нем и, с другой стороны, было что-то легкомысленное. Нетрудно было плениться ясностью его взгляда и простодушною улыбкою, но не менее легко могли смутить всякого его развязность и торопливость.
И на этот раз недолго длилось недоумение Александра Петровича. Он подошел к Марье Павловне и, целуя ее пухленькие ручки, поспешно начал болтать какой-то вздор и совсем уж непочтительно.
— Можно ли вас не узнать, Марья Павловна? Ведь, вы единственная. Вы ведь можно сказать, надежда России, опора и основание. Как же без вас? Вы ведь наша земля, можно сказать. Вы ведь само Плодородие, которое Золя воспел. Знаете? Как ваше потомство? Скоро ли появится еще один превосходный Сусликов? У вас ведь все мальчики родятся.
— А я вот вашу супругу упрекаю сейчас за равнодушие к женскому предназначению, — засмеялась Мария Павловна, не очень негодуя на грубоватые шутки Полянова.
Но Александр Петрович уже не слушал того, что говорила ему госпожа Сусликова. Ему не до того было. Он был, по-видимому, чем-то озабочен чрезвычайно. И рассеянность его была слишком очевидна. Шляпу он снял, а пальто все еще болталось на его тощей и нескладной фигуре. Он взял кисти из банки и стал что-то подмазывать на этюде, стоявшем у окна.
Гостья почувствовала, что пора уходить. Господа Поляновы не удерживали ее вовсе. Им надо было поговорить наедине. Это было совершенно ясно. Марья Павловна торопливо одевалась в передней, с любопытством поглядывая то на рассеянного и озабоченного Александра Петровича, то на расстроенную и взволнованную Анну Николаевну, забывшую тотчас же о миллионах, которые должны были так скоро ей достаться.
И в самом деле, едва только ушла Марья Павловна, между супругами Поляновыми произошло объяснение.
— Саша! Ты принес денег? — спросила Анна Николаевна, взглянув на мрачное и беспокойное лицо мужа.
Он кисло улыбнулся, стараясь скрыть смущение.
