Он весь выдвинулся вперед. И тогда он увидел Лидию Алексеевну. Она поспешно впорхнула в комнату, вся нарядная, как вешний мотылек, беспокойно оглянулась на все двери и вдруг порывисто протянула обе руки Загорелову; тот поймал эти руки, прижал ее к себе, припал к ее губам и тотчас же точно отодвинул ее от себя. После этого они появились уже в комнате, где играли в карты, оба совершенно невинные, спокойные и ясные.
А Жмуркин чуть не повалился в кустарнике. Однако, он оправился и пошел вон из сада, уже не принимая более никаких предосторожностей.
Идя снова по берегу Студеной, он думал:
«Святая святых! Где же ты? В какую сторонушку упорхнула?»
— Наглая! — вдруг крикнул он, чувствуя спазму в горле. — Лживая! По-га-на-я!
Он повернул в усадьбу. Он пришел к себе во флигелек, зажег свечу, надел сверх пиджака ватную куртку и сел на кровать. Его томил приступ озноба. Затем, несколько согревшись, он присел к столу и достал свою записную книжечку, ту самую, где он вел свой дневник. Обмакнув перо в чернильницу, он четко вывел на чистой страничке: «14-ое июня».
Но тут его снова зазнобило и так сильно, что долго он не мог написать ни одной буквы.
На следующий день, утром, когда он пришел за приказаниями к Загорелову, тот спросил его:
— Что это с тобою, Лазарь: ты опять не в духе?
Он отвечал, замкнуто улыбаясь:
— Несчастье у меня случилось, Максим Сергеич.
— Какое?
— Святую святых вчера ночью спалило.
Загорелов улыбнулся.
— Какую это святую святых?
— Так уж это, секрет-с! — Жмуркин пожал плечами.
— Сувенир какой-нибудь от предмета сердца, что ли? — сказал Загорелов, расхохотавшись.
— Да почти что так-с, — отвечал Жмуркин и тоже засмеялся своим похожим на кашель смехом. А уже собираясь уходить, он внезапно сказал Загорелову:
— Я еще вот чем хочу обеспокоить вас, Максим Сергеич.
— Чем?
— А вот если я на этих днях попрошу у вас расчета, то есть окончательного, так уж вы будьте добры меня не задерживать.
— Вот это мило! С какой же это стати ты думаешь от меня уходить? Прожил у меня чуть не всю жизнь и вдруг? Зачем же это? Я тобой доволен, — говорил Загорелов в недоумении.
— И я доволен вами-с, Максим Сергеич! — Жмуркин почтительно изогнулся. — Но только дела такие у меня вышли. Чрезвычайной важности дела-с! Это, впрочем, не наверное-с. То есть, относительно моего ухода. Но если уж я расчет спрошу, будьте любезны не задерживать! Будьте любезны-с!
Выражение его лица было более почтительными, чем всегда.
