Волнение его все росло и росло. В двенадцать часов, однако, он не выдержал, торопливо запряг караковую лошадь в дрожки и поскакал к Верешимову. Из ворот он выехал даже галопом, не попрощавшись с женою.
День был тусклый и мягкий; облака целыми стадами гуляли по небу, умеряя жар. В поле было прохладно; жаворонки пели весело. Зеленая рожь волновалась, как море, сливаясь с горизонтом. А Пересветов, беспокойно сверкая глазами, то и дело постегивал свою караковую лошадку, злобно перекашивал все лицо и думал только о том, где бы достать денег.
— Разбойники, анафемы, — сердито шептал он неизвестно о ком.
Когда он подъезжал к усадьбе Верешимова, злоба его прошла, он раскис и устал, только сердце тревожно ныло. «Может быть, Верешимов и даст мне денег», — хватался он, как утопающий за соломинку. В воротах усадьбы он даже загадал, на минуту зажмурив глаза: «Если я встречу на дворе первым мужчину, Верешимов деньги даст, женщину — не даст». Он въехал во двор, но ни мужчины ни женщины на всем дворе он не увидел. Его встретила только собака, с облезлым боком и, вероятно, очень глупая: ни с того ни с сего она стала ласкаться к Пересветову, виляя хвостом и с подобострастным взором, хотя она видела Пересветова первый раз в жизни.
Пересветов привязал лошадь к столбу. Двор по-прежнему был пустынен. Каменный дом глядел мрачно. Пересветов развинченной походкой пошел к крыльцу. Собака подошла к его дрожкам и понюхала, чем пахнут задние колеса. И дрожкам она повиляла хвостом. «А ведь собака-то, кажется, кобель, — подумал Пересветов, входя в полутемную прихожую, — стало быть, в некотором роде мужчина. Неужто Верешимов даст мне денег?» В полутемной прихожей тоже не было ни души. Пересветов кашлянул, но и на его кашель никто не откликнулся. Он постучал ногами. В доме была полнейшая тишина. «Да что они, померли, что ли, все здесь?» — подумал он и нерешительно ступил в следующую комнату. В комнате перед небольшим столиком сидела полная старуха и вязала полосатый шарф. Одета она была во все черное. При входе Пересветова она подняла было на него глаза, но снова опустила их на полосатый шарф.
— Господин Верешимов у себя? — почтительно спросил ее Пересветов.
Старуха покосилась на него, но не отвечала ни слова.
— Верешимов дома? — повторил Пересветов.
Старуха и на этот раз не пошевелилась. «Что она, глухая, что ли»? — подумал Пересветов. Он подвинулся к ней поближе и громко крикнул:
— Верешимова можно видеть? Верешимова? Верешимова?
