— Ну, пришёл, так уж пей! — махнув рукой, решил князь и дружески хлопнул брата по плечу. — За догадку! — прибавил он.
— Ловко ли будет? — тихо заметил Маров. — Всё-таки он ещё дитю…
— Ну, пустяки! — успокоил его Андрей. — Я его знаю, он сразу напьётся и заснёт. У этих поросят нет меры… Чего тебе, поросёнок?
Но Дима уже завладел первой попавшейся бутылкой и с жадным, сосредоточенным лицом наливал вино в стакан.
Марова, что называется, разобрало.
— Музыки! Музыки! — молил он, закатывая глаза и прижимая руки к жилету. — Понимаешь ли ты, чего жаждет моя душа? — спрашивал он, обращаясь к соседу. — Только по этому воплю знаю я свою душу, знаю, что есть она, есть ещё, подлая!
Он драматически потряс кулаком и ударил им себя в грудь.
— Вы что смотрите на меня, Александр Петрович? — обратился он к Гарушину. — Вам не нравится моё заявление, что у меня есть душа? Повторяю вам, есть она! А вы, кажется, наверно знаете только то, что у вас есть желудок?
Он перегнулся через стол и насмешливо глядел в лицо Александра.
— Отстаньте от меня! — брезгливо ответил Гарушин. — Ваше остроумие не забавно.
— Желудочек! — ласково продолжал Маров. — Недаром, вы так часто повторяете: «У меня желудок»… А вот у меня так душа! Не веришь? — опять обратился он к соседу. — Думаешь, живёт человек всю жизнь скотина-скотиной, пьянствует, безобразничает, всё по дороге в грязь топчет, и вдруг говорит — душа! А ведь есть она! Плачет! Ты думаешь, я себя в красивом виде представить хочу? А хочешь, я эту серебряную кружку украду? Она серебряная, её заложить или продать можно, и я украду… Я могу украсть. Надо украсть — украду, надо льстить — льстить буду, надо убить… Нет, убить не могу… Струшу… Слишком я меленький, дрябленький, дрянненький… И душу в себе убить не могу… Чувствую, живёт она здесь, плачет… плачет…
— Нет, ты не плачь, — сказал сосед, слышавший только последние слова. — Ты лучше выпей.
Маров махнул рукой и подставил стакан.
— Желудочек! — сказал он, взглядывая на Гарушина, и улыбнулся ему.
— Вы пьяны! — презрительно ответил Александр.
— Где вы пропадали? — крикнул Андрей Листовичу. Тот вошёл, окинул общество смеющимся взглядом и покачал головой.
— Песенники идут! — возвестил он.
— Ого-го! — закричали весёлые голоса.
— Юрочка! Душечка! — нежно приветствовал его Маров, складывая губы сердечком. — Радость моя!
— Эк вы тут… — засмеялся Листович. — Вам, Вадим Петрович, папиросочку? Так, что ли?
— Так, прелесть моя! У-y! Душка!
