Сидя в экипаже, старик несколько раз возбуждённо оглядывался на сына, но при виде его апатичного лица и потухших глаз, ощущал опять острое чувство обиды и неприязни. Упрямство сына в связи с его полной зависимостью от него придавали его чувству оттенок презрительности; он не хотел и не мог идти навстречу примирению и терпеливо ждал повинной Александра Петровича, как ждёт неприятель вынужденного и тем более унизительного отступления своего противника.
В свою очередь, он был уверен, что Александр недолго выдержит своё положение неприятеля в осаде. Он знал, что денежные дела молодого человека далеко не блестящи, и что ему необходима довольно крупная сумма для продолжения своей игры на бирже. Неожиданное известие о нездоровье старого князя огорчило Петра Ивановича, но приём княгини и её очаровательная улыбка вполне вознаградили его. Очевидно, что княгиня уже узнала и этим тонким способом подтверждала согласие своей дочери. Пётр Иванович не выдержал и, улучив минутку, когда хозяйка была свободна, подошёл к ней и, завладев её рукой, прильнул к ней губами.
— Я благодарю вас. За что — вы сами должны знать, княгиня! — прочувствованно сказал он. Софья Дмитриевна едва удержала брезгливое движение, но вовремя спохватилась и милостиво коснулась свободной рукой его плеча.
— Не благодарите, Пётр Иванович, — печально улыбаясь, проговорила она, — счастье моих детей — моё счастье. Вы знаете, всё для них.
Пётр Иванович глубоко поклонился.
— Я всегда знал, что вы святая! — восторженно и почтительно сказал он. Княгиня улыбнулась, неопределённо махнула рукой и отошла, а Гарушин поглядел ей вслед, и почему-то мимолётная жалость к Вере опять болезненно коснулась его.
— Святая! — повторил он мысленно, и ему захотелось смеяться вслух злобно и дерзко.
Княжну он искал и долго не мог найти. Когда он вошёл к старому князю, Вера была там; она стояла за спинкой отцовского кресла и при виде его заметно вздрогнула и побледнела. Здороваясь с ней, Гарушин задержал её руку и заглянул ей в глаза. Но эти глаза глядели спокойно, и только в глубине их залегла какая-то тень. Пётр Иванович ожидал, что Вера примет вид жертвы, но она держала себя просто, и голос её звучал ровно, почти радостно.
«Я лично предпочла бы смерть, — вспомнилась ему её фраза, сказанная сыну. — И это, пожалуй, правда! — подумал он. — Простенькая, неизбалованная, затёртая даже своей святоймаменькой, много ли ей нужно? Ишь, глаза ещё больше стали и носик острый».
