Сутолкин опустился рядом с Серафимой и ударил кулаком по песку. Серафима вспыхнула; в её серых глазах сверкнули слезы.
— Глупа я была тогда, Егор Сергеевич, — вырвалось у неё протяжно, как стон.
— Ну вот то-то же и есть! Ты глупа была, а он воспользовался твоей наивностью. Тоже на воспитание сиротку взял, грамоте обучал, книжки божественные читать давал, а сам, как волк, ночью в спальню залез… Да! Голубушка, о чем же ты плачешь? Милая, что с тобою? — вдруг переменил тон Сутолкин.
Серафима действительно плакала, закрыв лицо руками и вся содрогаясь от удушливых рыданий.
Сутолкин нагнулся к ней, крепко обнял плечи девушки и услышал сквозь её рыдания:
— Грешница я! Поганая я! Грешница! В монастырь мне идти надо… душеньку свою спасать… Грех меня опутал всю… У-у! И за что Господь послал мне такую каторгу?.. Страшно подумать, от живой жены с ним жила, потом тебя встретила, полюбила, и опять на грех идти надо. У-у, — будто ныло в её груди.
Сутолкин прижал девушку к себе, стараясь успокоить её этим сильным объятием.
— И совсем не на грех и совсем не на грех! Помочь ограбленному не грех, наказать грабителя не грех. Да, не грех, не грех, не грех! — шептал он сердито, почти с гневным выражением лица. — Ах, если бы ты помогла мне отвоевать Тилибеевку, я бы на руках носил тебя, я бы не надышался на тебя! — вдруг вырвалось у него совсем восторженно, точно он только сейчас вспомнил о своей настоящей любви. — Ах, если бы это случилось! Понимаешь ли ты меня, горленка? Ведь я чувствую в себе богатырские силы, а сижу на девяносто восьми десятинах, в вороньём гнезде и изнемогаю от безделья! — говорил он, весь прижимаясь к девушке, страстно и взволнованно, будто опьянённый своими всегдашними мечтами. — Ах, если бы ты вернула мне мою Тилибеевку! Слушай, сегодня ночью, в час, я приеду к вашему саду в лодке, слышишь? А ты выходи ко мне и выноси свои векселя. Да? Затем мы повенчаемся, и как же мы будем счастливы! Господи, какая это будет блаженная жизнь! Ведь да? Ты сделаешь это ради меня? Да?
Егор Сергеич целовал руки девушки, восторженно повторяя всё одни и те же грёзы свои, будто желая отравить ими мозг девушки. И он добился своего. Серафима согласилась.
Между тем, когда Серафима возвращалась к себе в усадьбу, в воротах с ней встретился Ветошкин; он сердито рванул её за платье, ущипнул за руку и зашипел:
— По три часа купаешься; иль любезного завела? Мы уж пообедали, спроси себе чего-нибудь на кухне! Ась? Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего возлюбленного, идите-с кушать!
