— А теперь я боюсь, — продолжал тот, — тятенька в поле, так уж не ехал ли он за мной следом в качестве господина Лекока. Он частенько таким манером меня проверяет. А если он мужицких лошадей видел, так у нас опять скандалы из-за штрафа пойдут. Ах ты, Господи!
Мишенька вздохнул.
— Может быть, дяденька Геронтий знает, куда тятенька поехал? Как ты думаешь? А?
Та шевельнула плечами.
— Может быть, знает.
Мишенька, вздыхая, торопливо направился к дому. Он обогнул дом и коридорчиком прошёл к боковой комнате — «боковушке», как её называли, где помещался дяденька Геронтий.
В боковушке было до одурения накурено махоркой. Геронтий Иваныч по своему обыкновению ходил из угла в угол по комнате в неопрятной распоясанной рубахе, нанковых шароварах и войлочных туфлях. Его худая и маленькая фигурка с ввалившимися щеками и жидкой бородёнкой маячила от угла до угла с таким покорным видом, словно его водили на поводу. Он ходил по комнате, жестикулировал и что-то бормотал. Когда-то он был богат, но, спустив отцовское наследство, долго скитался по балаганам артистом на роли злодеев, вследствие чего он и приобрёл привычку постоянно декламировать и пить водку. Теперь он жил на иждивении своего брата Семена Иваныча, от которого получал на табак по три рубля ежемесячно. При входе Мишеньки Геронтий Иваныч наклонился, достал из-под неопрятной кровати початую бутылку водки и, отпив прямо из горлышка, снова заходил, шлёпая туфлями, жестикулируя, декламируя и не обращая на племянника никакого внимания.
— Душа моя горячей крови просит, как разъярённый зверь! Не потерплю обиды… — сипло вытягивал он из себя.
Мишенька покачал головой.
— Ах, дяденька, дяденька.
Он тронул его за рукав.
— Дяденька, вы не видели, куда тятенька уехал?
Геронтий Иванович перестал жестикулировать.
— Нет, а что?
В его глазах на минуту мелькнуло что-то вроде смысла.
— Так, дяденька. Вам можно сказать по секрету?
— Говори, гонец; я слушаю и в сердце мщенье затаю пока…
Геронтий Иваныч сел на стул с сломанной спинкой.
— С безотраднинскими мужиками несчастье случилось, — начал Мишенька, присаживаясь на кровать, накрытую грязным халатом, и рассказал дяденьке всю историю о крестьянских лошадях.
Геронтий Иваныч расхохотался, забрызгал слюнями и закашлялся.
— О, отпрыск разуваевский, не узнаю тебя в твоих поступках!
Мишенька встал с кровати с досадой и болью на лице.
— Не смейтесь, дяденька, ей Богу мне не до смеху.
Дяденька переменил тон.
— Верю, товарищ! Дай руку мне! Твой тятенька подлец первостатейный! Он три рубля мне в месяц платит на водку, на табак и на одежду, как будто бы артист не может все три рубля в единый миг пропить!
