Иван протёр рукавом запотевшее стекло и прижался лбом, пытаясь посмотреть назад. Там внизу угадывалась огоньками оставленная в стороне Татарка. «Вот, уже и Татарку проехали», – всякий раз говорил кто-то из взрослых, когда подъезжали к городу: в автобусе, в такси, в учхозовском «газике» или в институтской «волге». И всегда после этого начинало закладывать уши, а водитель с хохотком учил сглатывать.
«Попов», – вспомнилось вдруг Ивану. Фамилия водителя «волги» была Попов. Он чаще всего возил деда по рабочим делам, его же просили иногда подкинуть невестку с внуком до Невинномысска на кисловодский поезд или отвезти тетю Инну на Сенгилеевское озеро.
К Попову привыкли, как привыкают к неблизкому, но живущему неподалёку родственнику. В детстве, когда весь мир делится на своих и чужих особенно резко, Иван считал Попова членом семьи.
– А где Попов? – спрашивал он деда, вернувшегося из очередной командировки и снимающего в тесной прихожей свой серый китайский плащ.
– Внизу у машины. Сейчас придёт с чемоданами, – отвечал дед, подхватывал Ивана поперек живота и нес на кухню, где, усадив на стол, требовал зажмуриться. «Трум-бим-Трум-бия, Опля-ля», – произносил он магическое заклинание. Иван открывал глаза и видел в руках у деда коробочку с красной моделькой «Жигулей» или пакетик с набором солдатиков. В это время в прихожей уже грохотали чемоданы, которые вносил Попов, и тётка приглашала водителя пообедать с семьёй. Иногда Попов отказывался, сославшись на неотложные дела, но чаще принимал приглашение, тщательно вымывал с мылом в раковине на кухне загорелые, покрытые густой шерстью руки, и вытирал их поднесенным бабушкой полотенцем. В ванную он почему-то заходить стеснялся. Видимо, казалось этому природно-деликатному и по-казачьи стеснительному великану, что есть в ванной комнате профессорской квартиры нечто интимное, что ему, простому шоферу, видеть не следует. Иван садился напротив Попова и смотрел, как тот ест, отламывая от краюхи белого хлеба щепотки, бросает их в тарелку с борщом, а потом вылавливает ложкой в сплетении капусты и свеклы.
– Почему Попов так странно ест? – спрашивал Иван тетю Инну, когда помогал ей мыть посуду на кухне. Тетка протягивала руку через плечо стоящего на маленькой скамейке Ивана и, потрогав, не слишком ли горяча струя воды из колонки, отвечала, что, мол, привык, вот и ест так. Иван удивлялся и сильно уважал Попова, как человека, у которого есть привычка. Ему самому тоже хотелось иметь какую-то привычку или странность, или что-то такое, что отличало бы его от остальных. Или это уже потом? А тогда Иван хотел быть как все, как все взрослые и все дети, хотел, чтобы его принимали за своего, быть своим. Да-да, именно так.
