Однажды, когда мать вышла из избы, бабушка позвала меня к себе. Она лежала в чистой холщовой рубахе, вверх лицом, застывшая и плоская, как мертвая. Кожа стала прозрачно-желтой, в складках, в морщинах, нос заострился, а щеки совсем провалились. Передо мною лежала чужая, страшная старуха.
Я подошел к ней нерешительно, с боязнью, как-то боком и неожиданно для себя заплакал, — может быть, от страха, а может быть, и от жалости.
— Видишь, какая я стала хворая, Феденька… И угостить тебя ничем не могу… Да и сама не ем: охоты нет. А ты не плачь. Чего обо мне плакать-то? Разве о таких старухах плачут? Я никому не нужна, а сейчас в тягость. Мне бы умереть поскорее. А ты расти, милый. Много придется тебе и порадоваться и пострадать. И то и другое на пользу.
А лучше так живи, Федя, чтобы почаще радоваться. Солнышко везде светит, и земля-матушка везде кормилица…
Мы с матерью твоей где не бывали! И на Волге, и на Капказе, и на Дону… И с казаками жили, и с татарами, и с киргизами. Везде люди — и хорошие и плохие, и везде люди обижают друг друга.
Она не жаловалась на свои обиды, и в голосе, слабом, прерывающемся, была мягкая успокоенность и задушевность.
Она болезненно улыбнулась и положила мне на голову свою неживую руку.
— Милый мой, хорошие-то люди самые совестливые.
Маленький ты да слепенький. Тоже ведь и людей-то надо пожалеть, Феденька. Бедность заела, жизнь черная, горя много… податься некуда… Только вот Митрий Стоднев да барские в богатстве купаются. И все у них в долгу, как в тенетах… последние силы выматывают, последние крошки со стола отнимают… Об одном я бога молю: чтобы ты в люди вышел, хорошим человеком стал… А ведь люди каждый час о счастье думают, Феденька… только даром-то оно не дается… Ну, иди, милый… устала я… Приходить-то ко мне будешь, что ли?
— Каждый день буду приходить… — горячо обещал я и опять заплакал.
— Вот и хорошо мне, милый. Любишь меня. Какого счастья мне надо?
Своими светлыми и грустными словами она напоминала мне Володимирыча: он тоже говорил о какой-то иной, большой жизни, о разных городах и людях, о просторах России, о лучшей человеческой доле, о том, чего никто из нас не ведал.
Я стал бывать у бабушки каждый день. Обычно убегал я из дому с утра, а вставали все затемно. Раньше всех поднимался дед.
— Васянька, вставать пора! Сыгней, Титка, Семка! Вот я сейчас всех кнутом… Федька, слезай с печки-то!.. Кто это там у бабушки спрятался? Вот я сейчас влезу да за волосы стащу…
