– Шевелись! Пошевеливайтесь! – кричал он, размахивая саблей, сидя на теплой спине могучего животного. – Эй, горнист, труби сбор, мы отправляемся в погоню!
Разумеется им не дано было догнать Следующих За Солнцем и их стремительных скакунов. Лишь взрыхленная бесчисленными копытами почва да запекшиеся капли крови отмечали уходящий в слепящую даль след.
На безрадостном обратном пути отряд сделал крюк, чтобы напоить уставших животных, а также самим напиться и смыть дорожную пыль. Сандр также разделся и по шею зашел в прохладную воду, в тщетной попытке охладить бушевавший внутри пламень бешенства и разочарования. То и дело чувствую мимолетные как бы нерешительные прикосновения к телу мягких чешуйчатых лент обитавших в реке водяных змей, он закрыл глаза, пытаясь воскресить тот, не дававший покоя образ таинственной незнакомки.
И как всегда видение не заставило ждать, воспоминание о единственной встречи, направившей всю жизнь в другое русло, глубоко врезалось в память, проело в ней каморку, где и свило себе уютное гнездышко. Вновь как на яву перед ним омутом распахнулись насмешливые, чуть раскосые карие глаза, тонкий изгиб бровей.
– Мой господин! – пробился через стеклянную завесу грубый бас и Сандр почти явственно услыхал, как звенят, разлетаясь, осколки прошлого.
Он недовольно обернулся.
– Господин, – повторил воевода Рей. Низкорослый полководец стоял по щиколотку в воде, держа в руке конический шлем, который использовал за место ковша, и влага щедро стекала по обнаженным мускулам богатырской груди. – Посмотри.
Не скрывая крайнего неудовольствия, Сандр шумно выбрался на мелководье, поднимая тучи брызг, и встал рядом.
– Чего еще?
Воевода указал на плывущий по течению мусор.
– Смотри, господин, берега здесь каменистые и лишены всяческой растительности, меж тем, откуда взялись все эти листья, цветки, а то и целые ветви, так напоминающие сплетенные венки – все это не характерно для запущенных сих мест, и указывает на деятельность человека. Да. Пожалуй.
– Думаешь? – протянул Сандр. Потом зрачки его расширились, зажигаясь нехорошим багрянцем, отсветами пламени в котором когда-то сгорела его семья. – Всем вон, на сушу, собираемся! Что ж, посмотрим, кто там так хозяйничает.
В том месте, где река, сбегая с возвышенностей окаймлявших Тетуитланскую долину, переливалась через пороги, образовавшие ряд последовательных террас, был установлен просторный круглый павильон. Дикий плющ и цветущий вьюн оплетали резные деревянные колоны, длинный позолоченный шпиль венчал сооружение, от него расходились трепетавшие в воздухе цветные ленты, привязанные концами за вбитые в землю серебряные колышки. Из отдаленных краев сюда, к последнему пристанищу Странника, из самых глухих мест стекались с надеждой и благодарностью паломники, шли измученные невзгодами и отравленные болезнями, брели отчаявшиеся и шагали любопытные. Здесь они опускали в реку свои принесенные мирные подношения, здесь же над павильоном, посреди одной из естественных террас высился усеченный конус из не отражающего ничего матового вещества, из которого била струя, окрашенная в нежно розовый цвет. Дальше по течению она перемешивалась с речными водами и теряла свои чудные свойства, но именно здесь, где по преданию некогда разбилась небесная ладья, привезшая Странника из мира иного, здесь, испив дарующего забвения нектара, сотнями возлежали на мелководье усталые пилигримы, предаваясь успокаивающей сладостной дреме под неумолчный шум фонтана.
