– Настоятель моего дядюшки лукавит, как же тогда догмат веры о том, что бытие лишь иллюзия, почему внушает тягу к презренной трухе сокровищ, а не говорит о просветлении? – в пол голоса заметил Сандр.
Дмитр с интересом посмотрел на него.
– Но ведь и ваши еретические верования чем-то схожи, чистая философия и хромое блуждание, все, так или иначе, вертится вокруг земли, этой плоти дряхлого демиурга, который так стар, что умрет, если вдруг проснется, а мы с вами, да и вся реальность – не более чем огоньки в его затухающем сознании. Но разве эта прекрасная навеянная иллюзия не стоит того, чтобы за нее бороться, за возможность мыслить и освобождаться, осязать, любить и быть любимыми?
– Верь мне, – продолжал уговаривать жрец, склоняясь к юноше, – я пекусь не только о пробуждении души, но и о твоем, князь, процветании. Этим походом ты заложишь основу великого государства, навяжешь кабалу развращенным народам, и кто знает, может, в конечном итоге, станешь в один ряд с императорами прошедших эпох, восстановив рухнувшие границы от скованного льдом океана на севере, до кипящего на юге. Наследником тех эпох, когда чума еще не пришла в столицу ойкумены, превратив ее в призрачный град Мора.
Сандр глубоко вздохнул и прикрыл глаза. В царящем гвалте ему вновь послышалась отдаленная поступь марширующих легионов, рокот барабанов и звон оружия, струящаяся река позолоченных шлемов вливалась в пишущуюся историю. Как близок он сейчас к исполнению заветных мечтаний. Но что это, неужели эти ослы леностью своей и скудоумием похоронят проблеснувшее будущее?! Все пойдет прахом? Деградация да запустение, и презрительный взгляд обожаемых карих глаз, ранящий, но бесконечно милый. Кровь тяжело пульсировала в ушах, заглушая все звуки.
– Довольно! – закричал он. – Прекратите вы все! Возможно, не всем присутствующим известно, что ранним сиротством я обязан «нерожденному». Несчастливая случайность, что поделать, один шанс из тысячи, пренебрежительно отмахнетесь вы. А для меня именно месть круто изменила жизнь, стала самоцелью, я видел окружающий меня мир черно-белым и плохо различал оттенки. Едва окрепнув, будучи еще, в сущности, мальчишкой, каждое новолуние я бродил по рощам и разыскивал коконы «нерожденных», эти вскакивающие гнойники на божественном челе. А с каким непередаваемым наслаждением увесистый булыжник пробивал их вязкую скорлупу, превращал в кашу гнусные зародыши! Я съедал их органы сырыми, впитывая силу и туша клокочущую ненависть, – Сандр перевел дух, слова, изрекаемые холодным, дрожащим от едва сдерживаемой ненависти голосом тяжело падали, как звенящие металлом бруски, погребая возражения, подчиняя. – Однажды наставник отвел меня в лес, чтобы показать такой кокон, появившийся в неурочное время. Сидя на пеньке, он говорил, что ненависть моя бессмысленна, что отсюда может одинаково появиться как преданный друг, который в будущем, возможно, не раз спасет мою жизнь, так и заклятый враг, который непременно ее отнимет, и что человек сам скульптор реальности. Затем он ушел, оставив размышлять над сутью бытия. Что ж, может, я воспринял его слова чуточку буквально, только в усадьбу я вернулся с окровавленным кинжалом. Так вот, подумайте, если я не пощадил потенциального спасителя, то что я сделаю с вами, ленивыми скотами, если вам вздумается стяжать предначертанную мне с рождения славу!
