Мы прохаживались по гостиной, полной цветов. Розы, правда, без запаха, благоухали в напольных вазах, и в вазах на камине. Свечи отражались в зеркалах. Мягкая обивка в тон стен гармонировала с общей обстановкой. В глубине стоял открытый черный рояль.
– Я только хотел предупредить. Вы намереваетесь продолжить? Вас все устраивает?
– Да. Я хотела продолжать, хотя…
– Хотя, что?
– Порой бывает странно, бывают такие случаи, когда не знаешь, как выпутаться.
– Это пройдет.
– Да, – согласилась я.
Доктор Вернон присел у рояля и начал что-то расслабляющее наигрывать, как порывы ветра. А я оперлась о крышку рояля.
– Вы привезли с собой туриста? – Взглянул он, оторвавшись от нот.
– Но это случилось совершенно случайно, непреднамеренно. – В такт музыке отвечала я.
– Не посоветовавшись со мной? – И опять косо взглянул на меня.
– Но он из другого мира. – Продолжала я настаивать на своем. – Я не могла его бросить. Когда Троумель оживил его.
Снова появилась Мари, за ней следом довольно с печальным лицом д-р Николя.
– Это его музыка слетает с пальцев, скользит, улетает. – Она ворвалась как порыв ветра. – Это «божественный Франц», это ангел.
Прошелестела Мари в своем божественном белом пеньюаре. На ходу бросая слова мне:
– Я обещала вам скоро вернуться, Мелани. Д-р Николя меня задержал. Простите.
– Не стоит извиняться. – Отозвалась я.
– Не скрою, я влюблена. – Сказала со вздохом Мари, опускаясь в кресло. На ее щеках горел румянец. Она обмахивалась веером.
– В кого же на этот раз? – Спросила я, присаживаясь на диван рядом с Мари.
– В божественного Франца, композитора, музыканта, ангела, демона.
– А он влюблен?
– Без ума.
– А тот, поэт? Он посвятит вам роман.
– Нисколько не сомневаюсь. – Она даже засмеялась, несколько резким смехом. – Но не говорите мне о нем, Мелани. Он причинил мне боль. Я не вспоминаю больше о нем.
Она встала, походила по комнате, чтобы успокоиться. Взяла пахитоску с подноса. Покрутила в тонких пальцах. Потом бросила.
– Играйте, играйте, д-р Вернон. Пусть будет больше музыки. Разве можно любить презирающего? Когда нас презирают, разве можно любить? – Она опять засмеялась. Потом поднесла руку ко рту, закашлялась и выбежала из гостиной.
Я сожалела, что задала этот вопрос. Ко мне подошел доктор Николя, т. е. Савва.
– Ей можно чем-нибудь помочь, – спросила я.
– Боюсь, что нет. – И после паузы. – Продлить, да. Но при ее образе жизни? Мне кажется, она нарочно убивает себя.
– И ничего нельзя сделать?
