Через две недели мои друзья вернулись с победой, но и с ощущением горечи. Первой бригадой курсантов военных училищ, которая пошла в атаку по льду залива, командовал Турчан. Продвигаясь с северного берега Финского залива, бригада попала под прицельный огонь крепостной артиллерии и была уничтожена. Взрывами был взломан лед, и сотни курсантов утонули в ледяной воде. Была спешно организована вторая атака, так как были опасения, что оттепель позволит мятежникам использовать флот. На этот раз две штурмовые группы – дивизии Дыбенко и Федько – начали с южного берега. Бойцы прошли по торосистому льду в маскировочных халатах. У них был приказ – любой ценой дойти до Кронштадта. Огнем береговой артиллерии они были остановлены на близком расстоянии от острова и стали нести большие потери. Два солдата, обезумев от страха, пытались укрыться на вмерзшей в лед барже, не желая возвращаться в строй. Командир полка Борщевский лично расстрелял их на глазах других бойцов, а затем повел их вперед. Понеся тяжелые потери, войска сумели ворваться в крепость. Бой продолжался еще несколько часов на улицах. К ночи мятеж был подавлен. Арестованные мятежниками, оставшиеся верными партии коммунисты были освобождены. Все это мне удалось узнать от своих опечаленных друзей.
В середине моей учебы пришло письмо от матери, в котором она сообщала, что дважды переболела тифом и находится в тяжелом состоянии в одном из полевых госпиталей. Я взял краткосрочный отпуск и поехал навестить ее. Несколько месяцев назад, когда я встретил ее на железнодорожной станции, это была стройная и энергичная сорокалетняя женщина, теперь же я нашел ее совершенно больной. Исхудавшая, сгорбленная, в морщинах, с короткой стрижкой, она казалась мне постаревшей лет на двадцать. К тому же она еще и заговаривалась. Оставлять ее в таком положении я не мог, пришлось взять ее к себе в Москву. На двоих в день у нас было фунт хлеба, горсть овсянки и пара селедок. Тем не менее постепенно она окрепла.
И хотя жили мы ничуть не хуже большинства москвичей, моя мать была постоянно озлоблена. Она часто ругала большевиков и укоряла меня за то, что я посвятил свою жизнь недостойному делу.
– Ты два года воевал – было столько смертей и горя – за что? – вопрошала она. – За то, чтобы комиссары в Кремле купались в роскоши, а мы голодали?
Ей было бесполезно говорить, что наши лидеры жили очень скромно. Я долго терпел это, но наконец высказал ей все:
