Попытавшись встать, я обнаружил бороду. Обычную такую бороду, белоснежную и очень пушистую. Но не сама борода привела меня в ступор, а осознание того факта, что росла она из моего подбородка. Подергав шикарное украшение, я получил возможность наглядно убедиться — никакой бутафории. И тут же снова погрузился в глубокий шок, взглянув на свои пальцы. Пухлые, покрытые суховатой кожей, на которой явственно проступала сетка старческих морщин…
Да что за хрень здесь творится! Попытавшись вскочить с кровати, я едва не рухнул на покрытый дубовым паркетом пол, запутавшись в одеяле. В ответ на резкие движения голова решила наградить меня острой вспышкой боли, от которой я едва не завыл. Чувствуя, как возвращается тошнота, а комната начинает медленно вращаться, я доковылял до зеркала и заглянул в него. Оттуда на меня уставился седой как лунь старик с безумными глазами, одетый в просторную розовую ночнушку с блестками.
— Красавчик! — раздался ехидный голос.
Этого мои нервы уже не смогли выдержать. Размахнувшись, я с силой врезал кулаком по зеркалу. От удара оно взорвалось с жутким грохотом. Взрывной волной меня отбросило назад и впечатало спиной в платяной шкаф. Борясь с заволакивающей сознание болью, я пытался найти ответ на вопрос: что это — кошмар или глупый розыгрыш моих друзей?
Не спорю, загримировать меня под Дамблдора было весьма оригинальной идеей. И даже бороду приклеили, что самому не отодрать, сволочи! Но зачем? Фанатом 'поттерианы' я не являлся, хотя — каюсь — октологию смотрел с интересом и даже почитывал фанфики о шрамоголовом волшебнике и прочей гоп-компании… И все же, к чему такие сложности-то? А главное, откуда столь парадоксальный выбор персонажа? Можно было превратить меня в Сириуса Блэка, или в этого павлина Локхарта. В Малфоя, на худой конец! Зачем сразу в Дамблдора-то?
Дамблдор… Дамблдор… Дамблдор… Имя кружило в голове, стучась о стенки черепа, словно глупая муха об оконное стекло. И каждый его стук порождал очередную вспышку боли. Схватившись за черепушку, я застонал. А в следующий миг словно прорвало плотину. На меня хлынули образы, знания, воспоминания. Их поток оказался столь мощным, что бедный разум отключился, несмотря на мои отчаянные попытки удержаться на плаву.
* * *
Очередное пробуждение вышло более удачным. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на усеянном осколками зеркала полу, а рядом со мной стоит красивый птах огненной расцветки, роняющий слезы на царапины, коими в изобилии была покрыта моя правая кисть. От влаги пернатого порезы переставали кровоточить и затягивались буквально на глазах, не оставляя даже следов на коже. Закончив лечение, птах поглядел на меня с укоризной. Прочистив горло, я хрипло произнес:
