– Повинуюсь, отец, как всегда, повинуюсь…
Керок аккуратно свернул в трубочку чистую бумагу с подписью и печатью короля Гордона Лекса.
Темнота расплющивала, сводила с ума. Робер никогда не думал, что его будет пугать тишина. Он не единожды возблагодарил своих учителей и наставников, заставлявших зубрить баллады, сказания и песни наизусть, когда ему так хотелось погулять. Теперь Робер постоянно читал их вслух, как и некоторые молитвы, старался сам сочинять истории, чтобы хоть чем-то занять мозг и заполнить леденящую пустоту вокруг. Часто юноша притрагивался к материнскому медальону, ему казалось, что от материнского подарка идёт тепло. Засыпая, юноша видел что-то наподобие миражей: то зелёный лес с мелькающими мимо деревьями, то смутный силуэт хрупкой девушки, идущей куда-то, то небогатый дом – и всё это двигалось, перемещалось вокруг, будто он сам бежал и вертел головой. В такие моменты Робер чувствовал себя свободным.
Очень редко появлялся молчаливый тюремщик с помощником. Они меняли бадью, спускали на верёвке в корзине свечу, кусок хлеба с кувшином воды, немного лука, яблок, иногда – плохо проваренную кашу. Потом они плотно прикрывали крышку, сквозь которую почти не проникали ни звуки, ни свет, ни воздух.
К концу второго дня после посещения тюремщиков Робер начинал задыхаться. Он ложился на пол и старался как можно меньше двигаться. От духоты и голода кружилась голова. Робер насчитал с десяток кормежек, а потом сбился со счёта. Он понял, что его оставили здесь навсегда. Иногда, особенно после сна, юноша отчаянно не хотел умирать, до крика боялся смерти. Тогда он бил кулаками по стене, пока не появлялась солоноватая кровь. Робер радовался, что никто не видел его в такие моменты. А боль заглушала страх.
И ещё юноша пел. Дома его часто просили спеть что-нибудь. Имея установившийся к пятнадцати годам отличный голос и тонкий слух, Робер покорял людей своим даром. Но раньше он не считал искусство уделом рыцарей, так, баловскто одно… В подземелье, отрезанный от мира, он осознал всю силу Красоты, какой бы вид она не принимала.
Робер пел, пока хватало дыхания, звуки необычно отражались от стен и наполняли его душу. Он часто вспоминал о весёлой цыганочке-невесте и завидовал ей, её любви и вольной жизни. Да, все песни были о любви…
Робер случайно заметил, что тюремщик стал дольше не закрывать яму, если он в это время пел. Сначала юноша решил, что ему показалось. В следующий раз крышка опустилась только тогда, когда закончилась очередная, довольно длинная баллада. И в этот раз воздуха хватило ему до нового появления стражников.
