- Ну а чем закончились твои приключения в лагере?
- А-а, - досадливо махнул рукой Евгений. - после нашей 'плотной работы' с задержанными умерло несколько человек. Ну и хрен, может, с ними, в тех краях каждый день люди пропадают. Но тут такая подляна случилась, один из ухайдаканных нами оказался братом Сулима Гочилаева, а тот же теперь за нас, с Рамзаном все время вместе, по телеку показывают. Сейчас Рамзан сделал его в новом правительстве Чечни замминистра по строительству. Ну и колесо завертелось, - Неверов зачесал волосы назад обеими руками, вздохнул и усмехнулся, - завели до хрена уголовных дел, куча следователей понаехала из Москвы, да еще эти паразиты из ОБСЕ пожаловали, словно кто-то им капнул, что у нас происходит. Шум вышел большой. Дело Озолина помнишь?
- Еще бы! - кивнул Генрих. - я хоть уже в СИЗО тогда был, каждый день о нем говорили. Ходили слухи, что его даже могут к нам перевести, в 'четверку', но в конце концов оставили в 'Матросской тишине'.
-- Там человек пять или шесть немаленькие сроки получили показательным решением суда, чеченская диаспора постаралась, желая отомстить за земляка. В частности, капитан Озолин. Меня эта волна только чудом, считай обошла.
Дали условный срок три года, теперь, вот, искупаю кровью. На бумаге я законопослушный гражданин, а в реальности это уже которая моя командировка сюда. Я убивал, ты знаешь. Я не мог не убивать. Если бы не убивал я, убили бы меня. Это же война. И на войне убивать просто, убиваешь ведь тех, кого не знаешь, с кем не знаком. Никаких эмоций не вызывает убийство на войне. Разве что первое. И то не у всех. Совсем другое, если убиваешь не в бою. Тогда, убивая его, я лишаю права на существование целый мир, с материками, морями, государствами, городами, зданиями, автомобилями, любовью и страстями, звездами. Да, он плохой человек. Но кто же это установил, определил и доказал? Может, точно такой же плохой, а может, тот, кто еще похуже. Ведь так, согласись, майор, ведь так?
Генрих, не возражая, кивнул, но осторожно, слабо, едва заметно. А Евгений возможно, ощутив моральную поддержку, рассмеялся, но не получил отклика от Данзаса.
- Так вот именно тогда я приравниваюсь к богу. Потому что в этот момент только я один - и никто другой - решаю - жить этому человеку или умереть. Никто этого не вправе решить. А я решаю. Хоть и не вправе. Решаю и беру ответственность за это решение. И именно в этом мгновение я подобен господу.
