— Князь Дмитрий Михайлович! Мне, как иностранному подданному, невместно входить в иные дела — но после столь долголетней службы душа болит за империю. С искренней печалью созерцаю нарастающую вражду, могущую привести к дурным следствиям, и хотел бы выступить примирителем…
— С кем?! Какое примирение может быть с бунтовщиками, таящими сюбверсивные замыслы?! Долг и присяга обязывают вас немедленно доложить об их планах, если они стали вам известны!
— Помилуйте, ни о каких планах мне не ведомо. Речь о недовольстве ограничением власти Ее Величества, охватившем ныне широкие круги шляхетства, но ни во что определенное пока не вылившемся.
— Широкие круги? Вы преувеличиваете.
— Дай Бог, если так. По моим впечатлениям, решительное большинство офицеров, особенно гвардейских, отдает предпочтение самодержавствию. Бороться с подобными настроениями путем арестов и ссылок… Оставьте сие занятие тем, кому жизнь недорога.
— Александр Иванович, достойный офицер при любых обстоятельствах будет повиноваться своему фельдмаршалу.
— Если не получит иной приказ от начальства еще более высокого.
— Вы хотите оставить государственное устройство, как было при Петре Великом? Так не получится. Просто потому, что другого Петра Великого взять негде.
— Я хочу, Дмитрий Михайлович, чтобы борьба партий не переходила в ссылки и казни. Россия слишком бедна образованными и опытными в делах людьми, чтобы населять ими сибирские тундры.
— Думаете, я стремлюсь к иному? Всякий благонамеренный человек вправе надеяться на мою поддержку и защиту. Тех же, кто переходит пределы, установленные законом, наказывать можно и должно.
— Разумеется. Но что есть закон? Regis voluntas? Или salus populi? Уж не говорю о воле Божьей, ибо трактующих оную вкривь и вкось — легион. Поверьте: я не враг вам и князю Михаилу Михайловичу. Мне больно видеть, как множатся ваши зложелатели. А ведь из них большинство вполне можно сделать друзьями: надо всего лишь слушать их мнения и считаться с их интересом.
— Дорогой граф, я верю в вашу дружбу, даже если в знак оной вы на меня возводите напраслину. Укажите, коль вас не затруднит, кого и когда мне случилось прогнать, не выслушав и не дав должной резолюции?!
— Вероятно, никого; но речь не о личных добродетелях, в коих вам равных немного — а об институциях политических. Еще при государе Алексее Михайловиче на Руси был в ходу прекрасный обычай: созывать в трудное время, для совета с подданными, Земский собор. Не считаете, что в связи с нынешними событиями стоит его возродить?
