, пусть вас расшибет кометой! Если мало одной, пусть прилетят две, три, десяток, сотня!
Разговор шел в таком именно тоне политики кустарного производства, когда я вошел в комнату. Вступить в беседу я не решился, не зная сути деда, хотя вообще это совсем даже не стесняет политиков высшей школы, занимающих места от канцелярского писца до столоначальника. Впрочем, зачем им суть дела, если они могут читать даже между строк?
Вскоре, однако, беседа перешла на личную почву; один из разговаривавших, бывший о себе очень высокого мнения, которое не разделялось, однако, никем другим, нечаянно сострил. Другой, патентованный остряк, живо обернулся к нему:
— Позвольте, позвольте!
А потом добавил разочарованно:
— Ах, как жаль, что я не видел сейчас вашего лица!
— Зачем вам мое лицо? — спросил тот несколько смущенно, не ожидая ничего хорошего от такого желания.
— Чтобы судить, сострили вы сейчас или нет.
Раздался смех.
— Разве Антон Викторович острит? — вмешался третий.
— Да, — серьезно заметил патентованный остряк, иногда обнаруживает похвальное стремление и даже, представьте себе, уверен, дьявольски уверен, что действительно острит.
Антон Викторович покраснел и хотел что-то сказать, но тут вмешался Бахметьев, просматривавший газету:
— Вот так штука! Послушайте-ка!
И он прочел извещение Пулковской обсерватории.
Сначала оно не произвело ожидаемого мною эффекта; слушавшие, благодаря форме, в какую было облечено известие, не сразу сообразили, в чем дело, а один даже сказал:
— О, это очень интересное зрелище; я раз видел комету.
Антон Викторович глубокомысленно прибавил:
— Только, если маленькая, и смотреть не стоит.
Бахметьев немножко рассвирепел:
— Да вы не вслушались, должно быть, или не понимаете, в чем суть: произойдет столкновение Земли с этой кометою, и результатом должна быть общая гибель!
Воцарилось гробовое молчание; некоторые, более осведомленные, успели уже понять ужас положения, а остальные были поражены тоном Бахметьева. Наконец, один из последних, придя в себя, робко вопросил:
— Почему же гибель?
— А что, но вашему, может случиться с пассажирами двух поездов, летящих навстречу друг другу со скоростью, положим, 1000 верст в минуту?
Разъяснение Бахметьева произвело надлежащий эффект: все мы оказались достаточно осведомленными в поставленном им вопросе.
Большинство, однако, никак не хотело примириться с мыслью о близкой смерти. И вот один из этого непокорного большинства вдруг заметил с важным видом:
