Аркадий Иванович зашаркал ногами по полу, словно собирался его отциклевать. Фляга гипнотизировала Аркадия Ивановича, отнимала все мысли и не давала присочинить на ходу что-либо путное. Он мог сказать только правду, накрепко засевшую в голове, но этого ему как раз и не хотелось.
— И этот человек еще говорит о воспитанности, — сказал Стасик, наполняя стакан, нацеливаясь на него самым определенным образом. — Ну?.. Я долго ждать не буду: у самого в горле сухо…
— Не трогайте стакан! — прохрипел Аркадии Иванович. — «Козел» по-прежнему в нашей деревне… Да, да, в Крохоборах. Он хранится у Герасима блаженного… Отдайте коньяк!.. У них там секта и Козел отпускает грехи. Козел отпущения… ясно?
Аркадий Иванович утихомирил дрожащие руки и залпом выпил.
Минутой позже он зачмокал губами и обмяк на стуле, словно пальто, рухнувшее с вешалки.
Стасик заметался по комнате. Потом остановился у окна. Тугой голубь камнем полетел вниз. Доминошники размашисто обмолачивали щербатый стол. По-прежнему звали Петьку. Петька молча корчил рожи, спрятавшись за дворовый гараж.
— Фортуна, конечно, есть! — сказал Бурчалкин. — Не домком же послал мне Оракула!
Он переложил спящего на тахту, прикрыл дверь и с блудливой улыбкой выскочил во двор.
Антикварный магазин помещался почти рядом с ипподромом, в старом доме с минаретными окнами, Ян Пшеничнер, лысоватый пухлый человечек с влажными маслиновыми глазками, сидел в узком подвальном отсеке, забитом картинами, люстрами и вазами. Вазы поражали своими размерами. Их можно было выставлять разве что у ворот города для удержания неприятеля.
На столе директора лежали потертые нарукавники, школьная непроливашка и пачка сигарет «Махорочные». Ян Пшеничнер очень заботился о наглядной бедности.
С этой же целью он по три месяца задерживал квартплату и одалживал у соседей по рублю до получки.
Благополучно обогнув вазы-надолбы, Бурчалкин по-свойски присел на угол стола.
— Здравствуй, Янчик, есть дело, — сказал он пониженным голосом. — У меня один нескромный вопрос: сколько дадите за картину Николая Пупырева?
Пшеничнер вспыхнул, задвигался, но тотчас слабость в душе подавил и голосом, полным безразличия, сказал:
— Ты еще спроси, что я дам за иерихонскую трубу? Где ты ее возьмешь? Где?!.
— Спокойно, Янчик, я знаю где. У меня есть точная широта, долгота и даже номер подъезда. Нужны только деньги… Немного — пара сотен.
Стасик рассказал все, что знал, утаив широту, долготу и номер подъезда.
