И так вот жизнь протекала, как мне казалось, довольно безмятежно. Пока не арестовали отца. За что его взяли, он и сам не знал. Продержали полтора года и отпустили — не нашли состава преступления. Даже жалованье выплатили за весь период отсидки.
Тогда каждый двор (или дом) периодически получал разверстку: очистить состав жильцов от социально вредных элементов. И не просто очистить, а нужно было набрать определенный процент. Сверху спускали цифры, а «кандидатов» определяли на местах. Нередко управдомы, занимавшиеся выявлением таких элементов, проявляли излишнюю инициативу. И однажды наш управдом, Маргасюк, включил в этот процент папу.
Ночью пришли к нам с обыском. Правда, квартира, благодаря жилищному «самоуплотнению», нашей была уже наполовину. В те времена новых домов не строили, а подселяли к старым жильцам новых. И вот одну из наших трех комнат и кухню занял рабочий класс. Арестовывать пришли из милиции, в понятые взяли соседа, молодого человека по фамилии Цофнис. Все время, пока длился обыск, он беспрерывно курил. И когда подносил папиросу ко рту, видно было, как дрожат его руки.
Обыскивали долго, описали все имущество, на буфет хорошего дерева наложили сургучную печать, дескать, «описано». Особенно шикарной обстановки у нас не было, но кое-что приличное водилось… Кстати, так ничего и не вывезли. Видно, не до того было. Этот буфет с сургучной печатью стоял у нас еще долго, и непонятно было, кому он теперь принадлежал. Но мы им пользовались и даже перевезли на новую квартиру, не снимая печати.
Потом папу увели. Мой бедный дедушка, сельский портной из местечка Глузк в Белоруссии, ходил, хлопотал, обивал пороги разных управлений и прокуратур. Но так и умер, не дождавшись папиного возвращения.
После ареста папы наш образ жизни круто переменился. Никогда не работавшая мама устроилась кассиршей в фотоателье. В свое время она закончила два или три курса медицинского института, но, конечно, ни о какой работе «по специальности» не могло быть и речи. Работала и моя тетка, Эстела Константиновна, которая являлась практически моей второй мамой — мы все время прожили вместе. Но денег все равно не хватало. Я ходил в рваных ботинках, и мама, желая скрасить мое существование, выкраивала какие-то копейки и спрашивала меня: «Вова, что ты хочешь, пирожное или пойти в кино?» У Никитских ворот, в кинотеатре повторного фильма, где сейчас располагается театр под управлением Марка Розовского, показывали Чарли Чаплина, и я выбирал кино.
