Вероника осталась на острове Тридцати Гробов в одиночестве. Вплоть до минуты, когда солнце скрылось за горизонтом среди нависших над морем туч, она неподвижно просидела у окна, в бессилье обхватив голову руками и опершись о подоконник.
Случившееся вновь и вновь проходило перед нею в глубинах ее сознания, словно живые картины. Она пыталась их не видеть, но порою они вставали у нее в мозгу настолько отчетливо, что ей казалось, будто она опять переживает эти душераздирающие минуты.
Вероника так и не пыталась отыскать объяснение всему произошедшему, не пробовала строить предположения, которые могли бы прояснить ужасную трагедию. Она решила, что Франсуа и Стефан Мару сошли с ума, так как ничем другим объяснить их действия не могла. И, полагая убийц сумасшедшими, она даже не пыталась приписать им какие-либо осмысленные намерения или планы.
К тому же безумие Онорины побудило Веронику считать, что все эти события вызваны неким умственным расстройством, жертвами которого стали все жители Сарека. Она и сама чувствовала, что в какие-то мгновения рассудок у нее слабеет, мысли растворяются в тумане и вокруг появляются некие невидимые призраки.
Наконец Вероника забылась сном, но он был настолько тревожен, она чувствовала себя в нем настолько несчастной, что даже разрыдалась. Однако сквозь сон ей показалось, что она слышит какой-то легкий шум, который ее оцепенелый рассудок оценил как враждебный. Приближался враг. Вероника открыла глаза.
В трех шагах от нее сидел странный зверек: он был весь покрыт шерстью цвета кофе с молоком, а передние лапки скрестил, словно человек руки.
Вероника тут же вспомнила, как Онорина рассказывала ей о собачонке Франсуа — милой, преданной и очень забавной. Она даже вспомнила ее кличку: Дело-в-шляпе.
Она вполголоса произнесла это имя и не смогла удержаться от гневного жеста, ей захотелось прогнать животное, носящее столь иронически прозвучавшее прозвище. Дело-в-шляпе! Ей мгновенно вспомнились все жертвы страшной бури: погибшие жители Сарека, убитый отец, покончившая с собой Онорина, сошедший с ума Франсуа. Дело в шляпе, нечего сказать!
Однако собака не двигалась. Она служила, причем именно так, как описала Онорина: голова немного набок, один глаз прикрыт, передние лапки скрещены, а на мордочке и в самом деле нечто вроде улыбки.
Теперь Вероника вспомнила: таким манером Дело-в-шляпе выражал сочувствие тем, кто пребывал в горе. Дело-в-шляпе не выносил слез. Когда кто-нибудь плакал, он принимался служить, пока плакавший не улыбался ему в ответ и не начинал его гладить.
