«Ну и что, если я сказал?» — написал Адам на чистом месте в письме к другу.
— Нет Корнея. Пропал.
«Куда пропал? В каком смысле?»
— Домой не приходит. Ушел, и нет его.
«Давно?»
— В тот день, когда ты сказал…
«Да, порядочно прошло времени. Пожалуй, в самом деле пора искать человека» — подумал Адам и написал: «Ты думаешь, его убили? Кому он нужен!»
Корней был совершенно безобидный для других людей человек, ни у кого не могло быть причины убивать его.
«Ты думаешь — я убил! Это была шутка. Шутка, понимаешь?»
Мальчишка не улыбнулся объяснению, он смотрел серьезно. Адам протянул к нему руку. Митя не любил, когда его трогали руками, и выбежал из дому. В комнате будто потемнело после его ухода. Лицу Адама стало холодно, потом жарко. «Что это я, никак бледнею и краснею?» Он подошел к зеркалу, там отразился уже не совсем уверенный в своей невиновности человек. Долго смотреть на него, понуренного, было невмочь, Адам отошел от зеркала. «Да что же это такое! Жена сбежала, голос потерял, в кармане ни копейки, а тут еще, оказывается, человека топором зарубил! Что за пропасть такая? Вот бы счастье когда-нибудь валило этак, со всех сторон. Однако что же с Корнеем случилось? Куда он делся? Неужели на самом деле что-то плохое стряслось? А я ему десять рублей остался должен».
Этим — воспоминанием о десяти рублях — Адам невзначай подумал про Корнея именно как про погибшего, навсегда потерявшегося человека. «Надо же! Занимался непогибельным делом, и вот…»
Корней происходил из старообрядцев, живших в Шумске с семнадцатого века, со времен, когда этот город был пограничным городом то Москвы, то Польши. Корней считал погибельным делом быть работником у этого государства или у вора Пупейко, самого богатого человека в Шумске, и занимался делом, за которое никто уже в городе браться не хотел. Он был колодезник. В городе почти не осталось колодцев, Корней в поисках работы ездил по селам, уезжал в южные, страдающие от безводья области, он верил, что колодезная и криничная вода живительнее водопроводной, и говорил: «Человек перед смертью просит пить, а не есть. Но ему не ту воду подают, которую он просит».
«Ну кто такого мог убить! Кому он нужен! Разве что копал колодец да на клад какой-нибудь наткнулся. Вот за это убьют… Надо узнать, где он в тот день копал, не в городе ли? А что, все может быть, почему бы и нет!» В другое время у Адама не связалось бы исчезновение Корнея с возможностью находки им клада — мало ли по каким причинам может исчезнуть человек, столько всего в этом мире против него, — но теперь в сознании его сидело и действовало то, что он видел у Старой Могилы. Видение это было под стать голоду, одолевающему Адама, оно неотвязно напоминало о себе и требовало какого-то утоления.
