Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник) | страница 68
Во время нашего первого приезда, когда мы шли по канареечно-желтому Первому коридору, я услышала взволнованный голос пожилого мужчины с сильным немецким акцентом, доносящийся из комнаты номер 112:
– Ма, Ма, здесь немецкая собака! Немецкая собака здесь!
Едва я услышала этот голос, как изборожденный морщинами, седовласый, заразительно энергичный мужчина ростом около ста восьмидесяти трех сантиметров уже стоял в дверях, приветствуя нас взмахом сильной руки с широкой раскрытой ладонью и приглашая войти.
– Я Чарли. Это моя жена, Эмма. Входите же, входите!
Когда Бо услышал дружелюбный, полный энтузиазма голос Чарли, все его тело задвигалось в обычной для него виляющей лихорадочной радости, готовое занять позицию «дай-ка-я-привалюсь-к-твоему-бедру» в ожидании ласки, которую Чарли ему немедленно и обеспечил. Когда мы вошли в комнату, хрупкая, но жизнерадостная Эмма – лет восьмидесяти с лишним, с подкрашенными фиолетовым оттенком седыми волосами – сидела в постели, улыбаясь и похлопывая ладонью рядом с собой. Ей пришлось хлопнуть только один раз, и Бо, всегда такой послушный, в ошейнике и на поводке, уже был на кровати, лежа рядом с ней и облизывая ее лицо. Ее глаза наполнились слезами, когда Чарли рассказывал нам, что они с Эммой иммигрировали в Соединенные Штаты из Германии во время Второй мировой войны и им пришлось оставить там своего любимого добермана Макса. По словам Чарли, Макс был просто копия Бо.
Соседняя комната, под номером 114, стала домом для Кэтрин, женщины семидесяти с чем-то лет, которая за несколько месяцев до нашего появления в центре перестала разговаривать и жила в кататоническом состоянии [проявляется в двигательных расстройствах. – Прим. пер.] в своем инвалидном кресле весь последний месяц. Никакая любовь, никакие объятия, попытки разговорить ее или посидеть рядом не могли расшевелить эту женщину. Мне сказали, что ее родственники перестали к ней ездить, а друзей у нее не было. Когда мы с Бо вошли в ее комнату, рядом с кроватью горел ночник, а жалюзи были опущены. Она сидела в коляске, спиной к нам, ссутулившись, лицом к окну, в котором ничего не было видно.
Бо так и рвался с поводка. Не успела я подойти и присесть на корточки перед женщиной, как он уже был у ее левого бока и положил голову к ней на колени. Я подтянула поближе стул и села напротив нее, поздоровавшись. Никакой реакции. За те пятнадцать минут, которые мы с Бо провели с ней, она не сказала ни слова и ни разу не пошевелилась. Но еще удивительнее было то, что Бо тоже ни разу не шелохнулся. Он простоял как изваяние все пятнадцать минут, пристроив свою длинную морду на ее колени.