Он уловил неясные, приглушенные шорохи, наполнявшие дом. Стоя у окна, слепо вперившегося в ночной мрак, он рассматривал свои виски — в них было что-то беззащитное — и свои поникшие плечи под чужим мундиром. Он не воскрешал в памяти событий последних лет, но чувствовал в этот час, что нерешительность, безволие и отсутствие собственного мнения тяготеют над ним и готовы сломить его дух.
Раздумывая над этим, Йорк вновь почувствовал на себе искоса брошенный на него взгляд француза средних лет, которого однажды провели с непокрытой головой мимо него вместе с семью другими пленными на расстрел. Был синий-синий августовский день. Взгляд Йорка был устремлен вдаль, на чуть колеблющиеся в знойном мареве верхушки деревьев. Потом он перевел его на пыльный подорожник, упрямо пробивающийся между булыжников сельской улицы. Йорк услышал шаги и понял, что кого-то ведут на поляну за околицей. Он поднял глаза и разом словно утонул в холодном, ясном взоре одного из пленных. Этот острый, чуть искоса брошенный взгляд был удивительно сосредоточен, глубоко погружен в себя, он, казалось, что-то познавал, взвешивал, и в нем не было ни тени отчаяния. Всего на несколько секунд встретились их взгляды, и вот теперь почему-то вспомнились Йорку эти глаза. Словно в то мгновение взгляд их проник до дна его души, и он стоит теперь обнаженный перед всем миром. Он не чувствовал волнения — только тягостное, сокрушающее осознание чего-то; не двигаясь с места, он проговорил, глядя в окно:
— Так жить нельзя.
Чей-то вздох послышался ему в ответ. Он резко обернулся и увидел стоявшую в дверях Анну. От неосторожного движения по темени его и по затылку волнами прокатилась боль. Он невольно схватился руками за шею, и тут вспомнились слова барона. Анна, едва достигшая двадцати лет, была помолвлена с ним. В ее красоте было очарование кротости. Их разделяло лишь пространство комнаты, но он смотрел на нее словно откуда-то издалека.
— Петер! — с усилием проговорила она. Он медленно шагнул к ней, не сводя с нее пристального взгляда. Да, это Анна, та, которая должна была стать его женой. С угрюмой досадой он вспомнил, сколь неодобрительно отзывался кое-кто из старшего поколения его родственников о том, что один из фон Вартенбургов собирается, как это ни странно, жениться на девушке из бюргерской семьи, хотя она и была дочерью советника консистории. Анна смотрела на него, а он все еще не произнес ни слова.
— Петер! — повторила она, и глаза ее сразу наполнились слезами.
