Вальтер Н. мне нравился. Каменщик по профессии, сильный и статный, он много размышлял, но говорил мало, так как заикался. Вскоре после гитлеровского переворота я разыскал его и предложил заняться нелегальной работой. Он отказался. Он заявил мне, что трудовой фронт предложил ему обучаться на бесплатных курсах, после чего он сможет сдать экзамены и стать десятником. «Ты ведь понимаешь, что такой случай я не могу упустить. Я тут же получу работу, впервые за три года. А если я стану десятником, то смогу гораздо больше сделать для нашего дела. Ведь мы за то, чтобы наши люди повышали квалификацию». Вальтер Н. маршировал вместе с миллионами других на Восток, попал в советский плен и был освобожден вскоре после окончания войны. Все еще могло хорошо кончиться, но в поезде, который вез его домой, он выпил воды из тендера, и, когда поезд пересекал границу, он уже метался в тифу, после чего не прожил и трех дней.
Альберт Г. родился в том же городе, что и я, сражался в Испании. Спускаясь по холму, только что отбитому у неприятеля, он заметил раненого франкистского офицера, который знаками дал ему понять, что хочет сдаться. Когда Альберт приблизился, тот вытащил пистолет и выстрелил ему в пах с кратчайшего расстояния. Альберт застрелил фашиста, потом унесли его самого; как и многих тяжелораненых из интербригады, его увезли в Советский Союз, рана зажила, но он перестал быть мужчиной. Когда началась война против Советского Союза, он пошел добровольцем в парашютный десант, который сбросили над Германией. Как и другие, он пропал без вести. Только после войны в архивах гестапо найдено его дело, краткие сведения о его гибели. Лишь благодаря подколотой фотографии мы узнали, что это и был Альберт Г. Под пыткой он не выдал даже своего имени. Так, без имени, он и был казнен.
Я условился о встрече с Э., которого давно не видел. Я получил от него записку, где было указано время и место нашей встречи. По дороге я пытался припомнить, где и когда мы виделись с ним в последний раз, но не смог: так бесконечно давно все это было. Уже спустились сумерки, когда я пришел на условленное место и с удивлением обнаружил, что очутился в саду, знакомом мне с детских лет. В сгущающейся тьме, фосфоресцируя, светился гравий на узких дорожках, я увидел изгородь из тиса, похожую на черную тень, в беседке на черном фоне белела скамья, меня вдруг осенило, что ведь Э. много лет назад погиб под Гандесой{47}. Я был один, уже совсем стемнело, мне стало страшно, и я окликнул его по имени. Мне никто не ответил; во тьме, окружавшей меня, словно опускались занавесы — один за другим, еще больше ее затемняя.
