Маленькая и действительно прелестная Паппенхейм наморщила лобик:
— И вы туда же, господин гофрат! Уж не желаете ли вы навести меня на мысль, что общее место и есть самое удачное?
Соре, смеясь, возражал:
— Нет, нет, я, право же, от всей души.
Тогда Паппенхейм обратилась к Мицкевичу.
— Его здесь испортили, — сказала она, бросив сострадательный взгляд на Соре. — Превосходная кальвинистская серьезность, которая столь выгодно отличалась от веймарского верхоглядства, мало-помалу оставляет его. Он уже острит, как любой обыватель.
— Веймарское верхоглядство! — вскричал Соре и захлопал в ладоши. — Вот вам, пожалуйста! — И обратился к фрейлейн фон Паппенхейм: — А вот наш польский друг не верит моим намекам на сей счет.
— Даже будь это справедливо, — поторопился возразить Мицкевич, — я бы мог сказать, что мне исключительно повезло…
И он, смеясь, склонился перед обоими. Паппенхейм взмахнула сумочкой «помпадур».
— Не расточайте без толку комплименты, — сказала она. — Они вам еще пригодятся сегодня.
Вошел лакей, разнося вино.
— Так рано? — удивился Соре и протянул маленькой Паппенхейм и Мицкевичу по хрустальному бокалу. — Вы только поглядите, какая тонкая огранка. — И он подержал свой бокал против пламени свечи. — Богемская работа. Карлсбад, если не ошибаюсь.
— Благословенное место, — вставил Мицкевич. — Пока и поскольку речь идет о его целебных источниках, я преисполнен восхищения. Кроме того, мне было занятно наблюдать, как заботливо там хранят память нашего великого здравствующего современника. Правда, в последний раз он, кажется, отдал предпочтение Мариенбаду. Я лично это вполне могу понять, главным образом потому, что в Карлсбаде меня жестоко донимает застоявшийся воздух.
Соре приложил палец к губам.
— Вы предупреждены, мосье! — проговорил он быстрым шепотом.
Мицкевич покраснел, а малышка Паппенхейм навострила уши.
— Воздух ущелья? — переспросила она, делая вид, будто решительно не понимает, о чем речь.
Вместо Мицкевича ей ответил Соре:
— Ну еще бы, кто вырос среди необозримых русско-польских равнин, тому, естественно, не хватает воздуха в окруженной лесами долине Карлсбада.
— Что никак не умаляет достоинств этого края, — подхватил Мицкевич, но внезапно отступил на шаг, поставил свои бокал на ближайший столик, стиснул руку маленькой фрейлейн и спросил, указывая на укрытую шотландским пледом тощую фигуру какого-то мужчины, который стоял в салоне, спиной к ним, и оживленно с кем-то разговаривал.
