— Другими словами, вы хотите сказать, что примиряетесь со своим положением? — удивился старик.
— Как же иначе? — насмешливо спросил Моцарт. — Как же иначе, пока и поскольку мне дарована свобода развлекать своей игрой высоких господ и зарабатывать свой хлеб там, где я считаю нужным? Что сталось бы со мной в противном случае? Пиликать вальсы и польки в сельском трактире — для этого я слишком высокого о себе мнения.
— По сути, это все более чем понятно, — сказал Казанова. — Будучи сам человеком искусства, я очень хорошо вас понимаю. Как вы полагаете, могла бы иная причина побудить меня жить милостями молодого графа фон Вальдштейна? Довольствуешься малым да еще и важничаешь, если господа не способны правильно истолковать то, что они принимают за любовь и ласку. Следовательно, вы, господин Моцарт, вольны говорить, что в этом и заключается для нас жизненная мудрость: «Хоть не на службе у высочайшего, зато наверняка у более высокого».
Моцарт рассмеялся.
— Одно плохо: другие гребут золото, а мы подбираем медяки.
Привыкши сглаживать подобные выражения и поддерживать разговор в сфере эстетической, Казанова продолжал:
— Чем еще располагает гений, чтобы примириться? Он жив одной лишь Платоновой идеей, но должен приноравливаться к действительности, чтобы сберечь для себя утопию. Я безмерно счастлив найти в вас собрата, господин Моцарт. Я не стыжусь признаться, что предполагал вас совсем иным.
— Да ну? А каким именно? — развеселился Моцарт.
— Предубеждение, порожденное вашим «Фигаро».
— Говоря по правде — и надеюсь, вы не осудите меня за чрезмерную откровенность, — я почти сожалею о том, что ничем не заслужил этот гнев высоких особ.
— Уж не хотите ли вы сказать?..
— Да, хочу. В игру опять вмешались внешние обстоятельства, погоня за золотыми кружочками. Не то я по своему вкусу еще больше держался бы текста Бомарше и преподнес бы ложам недурное угощение. Да примите в расчет да Понте! Сами понимаете, он об этом и слышать не пожелал!
— Ваше счастье, маэстро! Возможно, лишь мой возраст заставляет меня говорить подобным образом, но я более чем убежден в справедливости коррективов да Понте. На чем прикажете нам стоять, ежели мы сами выбьем почву у себя из-под ног? Не забудьте, общество проживет и без нас. Удовольствие, которое мы ему доставляем, не идет ни в какое сравнение с теми, которые соответствуют истинным потребностям.
— К чему вы клоните?
— Я, государь мой, видел и пережил такие дела, о которых вы даже представления иметь не можете. Попытайся я рассказать вам о них, вы обзовете меня лжецом и выдумщиком. С меня хватит удовлетворения, испытываемого мною при мысли, что в мое время истинно высокое обладало достаточной силой, чтобы одолеть другого демона, говорить о котором я считаю излишним.
