в начале моей весны
я жадно читал страницы
невиданной новизны.
С горячих полей сраженья,
где лязгал и выл металл,
тревожный ропот броженья
до мальчика долетал.
Произнесенные шепотом,
ветер гасит слова…
Вспугнута грохотом, топотом,
земля ни жива ни мертва.
Кресты, обелиски, надгробья,
тяжесть чугунных плит.
…Что зреет в земной утробе?
Что время в себе таит?
Терпенье веков на пределе —
история втоптана в грязь…
И в этом гигантском борделе
пирует сановная мразь.
Что завтра свершится, не ведают
ни царь, ни министр, ни поп…
Умеренность проповедует
западный филантроп.
И, не гнушаясь саном,
в чертов вступают круг
святейший синод с Ватиканом,
как Шнейдер-Крезо и Крупп.
Да! Старого мира совами,
зыркающими в ночи,
будут мобилизованы
кликуши и палачи.
Все пригодится нечисти,
от золота до штыков,
чтобы из человечества
вырвать большевиков.
Сволочью генштабистскою,
скалящей клыки,
будут на Русь большевистскую
брошены волчьи полки.
Землю завалят каратели
грудами мертвых тел.
Социал-предатели
благословят расстрел.
Будут ночами морозными
виселицы скрипеть.
Вшами киша тифозными,
будут бараки хрипеть.
Белые генералы
в дугу мужичье согнут,
а господа либералы
смочат слезами кнут.
Мечты о свободе выкинь
из головы, батрак!..
Прет на Москву Деникин,
душит Сибирь Колчак.
В этой сплошной заварухе
вьются, как мошкара,
декаденты и шлюхи,
валютчики и шулера…
Вот некая балеринка
мяучит котам под стать:
«Для Ленина «Мариинка»
отказывается танцевать!»
Мигом брильянты в шкатулку
и — в сад! Зарывай под куст!..
Шаги раздаются гулко.
Слышен паркета хруст.
На улице вон метели.
Пламень свечей погас…
Цыганские виолончели
плачут в последний раз.
Но в смутное пенье хора
сквозь вымерший Петроград
на крыльях грозы «Аврора»
внесла свой громовый раскат.
Бьют орудья громовые,
разинув громадную пасть:
время настало новое,
грядет советская власть!
Старое время пятится,
вечной ночи конец!
Песнь орудийная катится
прямо на Зимний дворец.
И словно невидимый некто
в точно назначенный срок
там, над Невским проспектом,
флагов пожар зажег!
Путиловский всеми домнами
пылает в рассветной мгле…
Те, кто были бездомными, —
хозяева на земле.
О гордая песнь Советов!
Бессмертная песнь труда!
Словами первых декретов
накалены провода!
Мира! Земли! Хлеба!
Что взяли — не отдадим.
Рвется в высокое небо
земной пролетарский гимн.
Над мелким, над обветшалым
звени, разливайся рекой:
«С Интернационалом
воспрянет род людской!..»
Вот оно, единенье
миллионов сердец и рук!
Вот оно, сновиденье,
ставшее явью вдруг.
И будь я трижды поэтом,
будь строки мои крепки,
