Исступленно ругается страшной руганью, которая статьями уложения о наказаниях предусматривается: бога, царя, веру, закон — как черноморский матрос.
Но… замолкает.
Не хочется — ничего. Ни ругаться, ни говорить, ни двигаться, ни смотреть.
Главное — смотреть. Все предметы: стены, мебель, даже шашки паркетного пола — невыносимы для глаз: кажется, в глаза лезут, рвут веки, распирают до боли — невозможно смотреть.
А закроет глаза — огненные иголки по спине пляшут.
А потом делается смешно. Задорная мысль приходит.
— Доложите ротмистру, чтобы на допрос вызвал, — говорит черноволосому агенту.
Ротмистру Ленька деловито:
— Позвольте бумаги, сам буду писать показания.
— Лучше по вопросам, — предупреждает тот.
— Потом вопросы, а сейчас сам буду писать. Все до словечка — все!..
И ребром ладони наотмашь: все.
Жандарм потирает руки, белые, пухлые, с обручальным кольцом и перстнем-печаткой на безымянном пальце.
А Ленька вздрагивающей слабой рукой неровно выводит:
«Никаких показаний давать не буду, так как не намерен содействовать следствию».
Ротмистр багровеет, ругается тяжело и злобно, как извозчик на упрямую лошадь, и, когда Леньку связывают, кричит надорванно, с пеною на пушистых усах:
— Хорошенько, стервеца, морите! Он спит у вас, наверно? Я вас, мерзавцы!
Грубо ведут по темным коридорам, злобным шепотом ругаются шпики, а Ленька молодым, звонким, тьму затхлых коридоров разрывающим голосом — кроет все на свете: бога, царя, веру, закон и жизнь и смерть — все.
7
Новый способ придумал Ленька: спать с открытыми глазами и ногой качать.
Придумал или само так вышло. Вернее, само.
Чтобы не видеть открытыми глазами режущих веки предметов — туманил глаза сильным напряжением глазных мышц и невероятным усилием воли удерживал веки, чтобы не опускались.
Сначала долго не мог добиться этого «обманного» сна, но потом как-то удалось.
И еще: стал качать ногой.
Сперва тоже не клеилось: заснет — нога с колена соскакивает или остановится — не качается.
Но потом пошло: и когда спал и сны видел, чувствовал, что открыты — точно на подпорках — веки и качается нога.
И если падали веки, прекращалось качание ноги — просыпался.
Но шпики все-таки обнаружили обман.
По храпению, дыханию ровному, глубокому, немиганию век и помутившимся глазам.
И снова — иголки и удары…
На шестнадцатые сутки, уже давно выданный Трояновым, принесенный агентами на допрос Драковников слабо, но гордо и насмешливо, сказал:
— Никаких показаний. Уже писал и расписался. Чего же еще?
