И покрывавшее сразу все — каменный мяч — ба-бах!
Видел: по мостовой бежит, углами режет мостовую, то вправо, то влево.
Приостановился. Полусогнутую — вытянул руку бегущий…
И — невидимый — каменно опять бабахнул мяч.
Не мыслями думается в такие моменты. Как думается, как делается — трудно определить.
Помнит Васька, что при виде бегущего, стреляющего бандита — радость почувствовал жуткую какую-то.
Не такая ли радость была хлещущая волнами в Вальке, когда ураганом влетел во вражьи покои, в черносотенный, в есаулов дом?
Не такая ли радость в Самсончике, когда не припадал к земле при перестрелке, а грудью обнаженной четыре принял разрывных?
Вылетел на середину улицы прямо наперерез, вскрикнул даже, кажется, этому бегущему с револьвером в руках или не вскрикнул, а показалось так, или сам был в с к р и к о м, сам, ураганом вылетевший, как вскрик. Комком звериным — прыжок.
Ахнуло, полыхнуло огнем в самое лицо. Острожгучая боль под глаз.
Но в короткий, страшно оборвавшийся миг, когда показалось, что громадные всколыхнулись и падают дома, — в миг этот видел: отлетел, по мостовой лицом проехал загремевший чем-то железным ли, стальным — человек.
1923 г. Весна
1
Ленька Драковников с матерью в конце Моловской живут.
За домом — поле, ветка железнодорожная, вдали — лес. Весною лес — лиловый, летом — темно-синий, осенью — черный и еще чернее, углем — зимою.
Ленька — с матерью, родных — никого. Он на заводе, она поденно стирает, полы моет.
Отца убили, когда с петицией ходили к царю.
Прохор, котельщик, и посейчас ходит приплясывает — коленную жилу перебила пуля. А Крутикова, кузнеца Олимпиада, дочь, с кавалером, Ганей Метельниковым, убиты оба. Как шли под руку, так и убиты.
И в мертвецкой, в Ушаковской больнице, так и лежали рядом, застыли, долго не разъединить было.
Так, рядом: кавалер с барышней, жених с невестою. Сам кузнец об этом рассказывает, когда пьяный.
Страшен рассказ пьяного кузнеца.
Не дыша слушают. Молчат. Вопросов — никаких. Да и какие же вопросы?
Когда операцию тяжелую делают, говорят ли с оперируемым?
Швы на сердце класть — и вдруг: «Как да что?» Разве можно это?
Страшен рассказ Крутикова о дочери с женихом. Просто. Точно. Одинаково всегда. Без ропота, ругани, плача. Только глаза — пламень.
И тяжко сжатый, молотом на коленке, кулак.
У Леньки Драковникова рана вроде кузнецовой.
Отца убитого помнит. И убийц знает — царь и опричники.
Когда кто незнакомый спросит — отвечает:
— Царь убил.
