Знал науку — закон ее, как прилежный ученик урок.
А наука — закон ее — искание путей к борьбе и сама борьба.
И еще тверже знал, что один — не боец, что партия нужна, артель.
И не только знал — знать-то не штука, — а бороться умел.
И опасности прямо смотрел в глаза, как при «сходке», стычке, на врага в глаза — непременно надо. Опускать головы, глаз прятать — нельзя.
Гришкина еще наука это.
Гришка многому научил. Он же пробудил потребность к знанию. Пушкиным натолкнул. С Пушкина Васька и начал, с «Домика в Коломне».
Многого не понял, многое показалось скучным, ненужным, но полюбил Пушкина и гордился им.
— Пушкин — голова. Что надо парень! Такие люди — на редкость.
Так говорил. И с гордостью — еще:
— Наш, покровский.
Верил, что покровский.
Раз «Домик в Коломне» описал — значит, покровский.
6
Много воды утекло в Екатериновке и Фонтанке, много сменилось парней.
Гришка в Обуховской кончил, от ран. Сакулинский атаман Соловей запятнал.
Павлик, заменивший Гришку, утонул во время волынки с пряжинцами, близ Турухтанского, Вольный тож, острова.
Много смен и перемен. Баламут в Балаклаву пешком ушел и не вернулся. Зачем ушел — ему только, Баламуту, известно. А почему не вернулся — неизвестно никому.
Женя-Сахарный «котовить» стал, на проституткины деньги жить, с Анюткою жил, со шмарою.
Идет, бывало, по улице, а мелочь, плашкетня — посадскими кругом воробьями — скачут: «Кис-кис! Котик! Кис-кис!»
Дразнят.
Бульонный тоже по примеру его хотел жизнь устроить — на бабий перейти доход. Да только ошибся. Под каблук бабе попал. Со вдовой, ларечницей бывшей, торговкой, сошелся. А она — жох, торговать его заставила, с лотком: дули моченые, квас грушевый. И каждая копейка — на счету. Работником сделала. В черном держала теле, била — чуть что. Баба здоровая, деревенская. Бульонный против нее — прыщик.
Иной раз не выдержит Колька, сбежит. Неделями ночует в чайных, на «гопе», в ночлежке то есть. Ищет его Авдотья — жена. Разузнает. Разыщет.
Крик поднимет, на всю площадь:
— Изверг! Пьяница! Мучитель!
Да со щеки на щеку при всем-то народе!
Потом — за воротник и, как мальчишку, тащит домой. Очнуться не дает.
Плохое дело Бульонного!
Много перемен. Смен много.
После Павлика Самсончик атаманил. Самый молодой из атаманов, семнадцати не было — не запомнят таких. Но атаман приличный.
Потом Самсончик на добровольном транспортном судне в плавание кругосветное уехал.
Васька стал верховодить.
Тогда же, в первые месяцы атаманства, закрутил Пловец любовь с Нюткой-Немкою из чулочной, с Английского.
