Опасаясь, что это снова ее похитители, она бросила взгляд за спину и увидела Локлана, догонявшего ее на своем сером жеребце. Не говоря ни слова, он поравнялся с девушкой и, схватив поводья ее лошади, вынудил ехать медленнее.
— Что ты делаешь? — спросила она и попыталась шлепком сбросить его руку, вцепившуюся в уздечку.
Одной рукой горец пресек эту попытку, а другую положил на саднящую щеку Кэт:
— Я хотел посмотреть, какие повреждения они тебе причинили. Ты в порядке?
Это беспокойство о ней охладило пыл Катарины: девушка не привыкла, чтобы кто-то кроме Виктора или Бавела проявлял к ней такую доброту.
— А тебя это заботит? — прямо спросила она.
Глаза шотландца тут же приобрели стальной цвет и пронзили ее холодом:
— Достаточно заботит, чтобы убить того, кто это сделал. А теперь не шевелись и
позволь мне осмотреть синяк.
Его резкий тон заставил Кэт сглотнуть образовавшийся в горле комок:
— Ты его убил?
— Ну уж точно не поздравил с тем, что он такой сильный. Без сомнения, твой отец поступил бы с ним гораздо хуже, узнай он, что этот человек тебя ударил.
Это было правдой. Ударить члена королевской фамилии считалось преступлением и каралось смертной казнью. И все равно Кэт удивило, что Локлан принял случившееся с ней так близко к сердцу. Это чуть уменьшило ее ненависть к нему.
Мак-Аллистер опустил ладонь, испачканную кровью, на девичью талию:
— Что они с тобой делали?
Катарина выдернула свою руку, которую воин до сих пор удерживал, из его хватки:
— Они пытались отвезти меня туда, куда я не желала ехать.
Горец покачал головой:
— Ты всегда такая невыносимо упертая?
— Нет, я могу быть довольно милой, когда я в ударе. Но не когда кто-нибудь пытается навязать мне свою волю, не считаясь с моими чувствами. Скажи, ты был бы покорным в такой ситуации?
— Но я мужчина.
— И в чем твое преимущество? — сощурившись, спросила Кэт.
— Я рожден не для подчинения кому-то другому.
Она рассмеялась:
— Разве? Ты же говорил, что не свободен в своих поступках, потому что любой из них оказывает влияние на твой народ. Не значит ли это, что твои люди владеют тобой?
В ответ на такое умозаключение лэрд удивленно поднял бровь: эта девица за словом в карман не лезла.
— Я вовсе не это имел в виду, — попытался оправдаться он.
— Конечно, что-то другое. Ведь я всего лишь недоделанный мужчина, что могу я знать о риторике?
«Похоже, больше, чем следует», — мелькнуло в голове у Локлана.
— Я не Аристотель, миледи, и не полагаю, как он, что женщины — это недоделанные подобия мужчин.
